говорила Гелия, ты… ты! Всегда был таким! Ты никогда не любил меня! Ты не способен на глубокие чувства! Ты никогда не был способен оценить такую женщину как я! Ты только заполнял мною свою личную пустоту! Но ты поймёшь, что утратил, когда я уйду отсюда, а ты опять скатишься до своих прежних низкосортных увлечений!
Рудольф опешил, никогда не видя её в таком гневе. – Ты ещё пошипи тут, храбрый лягушонок! Охренели тут все, пользуясь моим великодушием. А ну как лапки отдавлю, чтобы не забывалась? Тебе надо было проявлять свои боевые качества там, где и требовалось когда-то, – невесело засмеялся он. – Может, это и поспособствовало бы моему просветлению тогда, расцарапай ты мне физиономию!
– Ты не отпускал Гелию, а она не любила тебя, не желала ничуть. А ты продолжал её, как ты любишь это похабное словечко, трахать её. А я так люблю тебя, умираю без тебя… Но ты гонишь меня, толкаешь в спину. Ты очень плохой! Ты отнял у меня всё! Мою внутреннюю тишину, мою душу. Ты оборотень, и Надмирный Свет накажет тебя за мою растоптанную любовь!
– Уходи! – сказал он, скривив губы, – Прежде ты всё же имела тонкую настройку на меня и всегда понимала, когда можно лезть, а когда лучше отойти в сторону. До времени!
– До какого времени? Я лезла к тебе? Я не твоя наложница, необходимая тебе лишь время от времени! А если я сама впоследствии не захочу твоего драгоценного, как ты мнишь, приближение ко мне? Если ты и сам мне надоел, и я изучила тебя уже всего вдоль и поперек, чтобы ожидать от тебя волшебной отрады, награды за мою любовь, которой ты не достоин! Ты очень плохой! Ты смертельно мне надоел! Отныне знать тебя не желаю!
– Да иди, куда тебя и влечёт. Когда родишь, можешь заняться своим искусством, у вас спрос на это не иссякает никогда.
– Ты оборотень, упавший со своих звёзд! Ты давно стал слугой подземного духа! Надмирный Отец уже никогда не пустит тебя в свои небесные селения, когда ты умрёшь!
– Никакого вашего духа у нас в подземном городе нет. А если и был, мы его оттуда вышибли. Да и в ваши Надмирные селения я не собираюсь в ближайшее время, – ответил он, усмехаясь над её беспомощной бранью, не способной его задеть. И она пошла, но вернулась, утратив свою кротость. Подошла к тем нишам, что были открыты, и стала швырять камни, срезы и друзы кристаллов на пол холла с умышленной силой, чтобы вызвать грохот посильнее и причинить ему урон, сломать их по возможности. Некоторые оказались вовсе и не камнями, а какими-то непонятными техническими штуковинами. Но среди грохота она услышала его смех. Обернувшись, Нэя увидела, как искренне он веселится, глядя на устроенный погром.
– Удивительно, – сказал он, – как же всё повторяется! А убить меня ты не хочешь? А то давай. Однажды на Земле добрая девочка решила убить меня вполне себе увесистой сферой из маминой сокровищницы. Но не смогла, – только разметала всю коллекцию как смерч, после чего плакала от жалости ко мне. Вернувшаяся мама тоже рыдала навзрыд, хотя урон-то был самый минимальный. Бесчувственные камни моя мама любила больше живых людей и, возможно, больше, чем меня.
Нэя с каким-то