на четвертый этаж, где находится музей. Оттуда прекрасный вид на набережную, к слову сказать.
– Именно! – воскликнула Радеева, – Я оторваться от этого вида не могла. Но Суслов нас чего-то поторапливал места занять.
– Да, он выключил свет и включил нам фильм. Сам в это время стал рассказывать историю дома на фоне.
– Рассказывал он сам? – с сомнением спросила Рада.
– А кто ж еще? Кроме нас троих там ведь никого не было.
– Мне казалось, там запись шла.
– Почему это вам так казалось? – чуть не сердито спросил ее Баритонов.
– Ну я ему вопрос задала, помните, а он не ответил. Все бубонил и бубонил: «А тут жил такой, а тут жил сякой». А я спрашиваю: «Ну а Ольга Николаевна тут жила?». А он бубонит и бубонит…
– Да он из вежливости не ответил. Ясно ведь, что не жила.
– Да я не имела в виду героиню! Может, актриса сама жила, кто его знает.
– Не жила!
– Ну да Бог с ней. Не ответил он мне.
– А вы сами видели его во время фильма? – спросил я.
– Видеть-то не видели, но голос его слышали, – сказал Баритонов. – Зачем на него смотреть, если он нам фильм показывает.
– То есть, вы были к нему спиной?
– Не только спиной. Он был за перегородкой.
– Какой перегородкой?
– Тут сложно объяснить… В этом музее есть перегородка. За ней находится проектор, который показывал фильм. А мы сидели по ту сторону перегородки и смотрели на экран. Марат Вениаминович был как раз за нами, рассказывая историю дома.
– А когда фильм закончился, вы все пошли во двор?
– Да. И увидели плачущую Артемиду и вас в хватке Тарзана. Дальше вы знаете.
– Вы вернулись тем же путем?
– Да, тем же. Спустились по великолепной лестнице, я еще сделал пару снимков в парадной. Прошли через набережную обратно во двор.
– И с вами ведь все время была еще Илона Василькова, верно?
– Была, была! – подтвердила Радеева, – Только она молчала все время. Думала о своем о чем-то.
Я задумался. Получается, у четверых участников экскурсии было железное алиби. Суслов, Радеева, Баритонов и Василькова – все в момент смерти Сергея находились в музее Толстовского дома и попасть в дворницкую не могли. Когда вернулся Данила, я передал ему показания. К моему недоумению, он воскликнул:
– Прекрасно! Все почти сходится!
– Что сходится? – спросил я, – У четверых из группы алиби. Остальные тоже вроде как непричастны. Убийца, наверно, все-таки не из группы был.
– Мой друг, ты разве забыл, что сам мне сказал? – спросил Данила тоном разочарованного экзаменатора, что принимает зачет у студента, – «Компромат – у одного из экскурсантов» – так гласило сообщение, если я не ошибаюсь?
– Да, но это могла быть ложь! – воскликнул я. На меня вдруг накатило отчаяние. Это убийство теперь выглядело донельзя непонятным и запутанным. Я уже не был так уверен, что Данила раскроет правду. Вдруг он действительно был просто самоуверенным паяцем, как его и описывал Клыгин?
– Нет, –