припоминал, когда же жена в последний раз разрешила обнять себя?
А потом вспоминал: это был второй день жуткой весны.
***
Малыш погиб от остановки сердца поздно ночью. Это констатировал врач, который уже ничего не мог изменить. Опытный, пугающе много знающий о смерти, и о смерти детской, и о сердечных болезнях, он смотрел на поникшую Энни, казалось, безучастно внимающую специалисту, а потом переводил взгляд решительных, циничных глаз на отца ребёнка, надеясь хоть в них увидеть проблеск понимания неизбежности.
Никто не виноват, но врач этого не сказал. Сделав свою работу, сказав приличествующие случаю слова, он удалился, вовсе необязанный внимать чужому горю. Этот человек в белом, уже так много лет смотрящий в глаза покинутых, давным-давно научился не переживать, не скорбеть, касаться очередной смерти лишь в той мере, в какой необходимо. Бумаги, заключения, объявление и объяснение причин – бесчувственная волокита…
Входная дверь за ним захлопнулась.
Тут же открылась, однако, незримая, дверь в страшное царство опустошения, воспоминаний и привычки. Энни нескоро и несмело глянула в глаза мужа, но сразу потупила взгляд. Калеб сел перед ней, взял холодные руки в ладони, прижал к своим губам. Жена отреагировала просто и пугающе – отдернула руки, едва только горячие как в лихорадке губы любимого коснулись кожи. Калеб Хауард с тревогой посмотрел на посеревшее лицо Энн, но она сказала только, поднимаясь на ноги:
– Не сейчас…
Её глаза теперь неотрывно следили за личиком сына. Она хотела заметить движение жизни в детских чертах, но его не было. А смутная, зыбкая, сейчас поднявшаяся в сердце вера, снова ухнула на дно бездны.
Их сын проводил в доме, где появился на свет так недавно, свои последние часы. Жизнь мальчика, так и не обретшая смысла, навсегда покинула тело…
***
5 марта 1966.
Низкое, готовое, зацепившись за острый шпиль кладбищенской церкви, разорваться и пролить на страждущих потоки воды, небо висело над головами угрожающе мрачное.
Маленькая группа людей стояла чуть поодаль от этой церкви на пятачке ещё жухлой, жёсткой травы, по бокам от разверзнутой ямы, называемой могилой. Она была небольшой и глубокой, чёрной до рези в глазах, нечасто созерцающих места последнего приюта.
В недра жирной земли всего через несколько минут опуститься добротный гроб с телом мальчика, укутанного, как в одеяло, в кружевную материю. Затем врата могилы захлопнутся за ним, поглотят того, кому уже не вернуться, у кого не получится больше подать голоса, и быть услышанным не суждено…
Собрались только Хауарды. У будущего места вечного пристанища сына, племянника и внука. Было решено не брать с собою снова ставших в семье самыми младшими близнецов. Две женщины тесно жались друг к дружке, утирая платочками с покрасневших влажных лиц жгучие слёзы горя, третья – стояла чуть поодаль ото всех, взирала, редко моргая, на тело Колина, лежащее в «колыбели»