её словом всё прохладнее становился её тон, слова не лились потоком, а словно были тщательно обдуманы, ни одного лишнего, ни одного ласкового.
Нежность утекала сквозь пальцы, и Калеб полагал, что совсем скоро от счастливых раньше супругов останутся ненавидящая былого любимого женщина и до сих пор преданный ей мужчина…
Они стояли на кладбище, слушая молитвы о спасении души и понимая, что их души не спасет более ничто. Потом гробик закрыли и аккуратно, неторопливо опустили в зияющую чёрным забвением могилу. Первый, второй, десятый и без счета комья земли засыпали посеребренную табличку с именем усопшего и датами недолгой, неожиданно и ужасно оборвавшейся жизни.
Начинался дождь, будто природа прощалась со своим невинным творением…
Будущее потускнело и исчезло…
***
Как странно и чудовищно непостижимо, что после гибели целого мира время не замедляет своего бега, а только уничтожает то, что ещё удалось уберечь. Методично, не скупясь никакими изощрениями, топчет, ломает, крушит…
Однажды, немного времени спустя после прозвучавшей последней ноты в песне сынишки, Энни попросила мужа перейти в другую спальню. Она отчаянно желала уединения с самой собой, со своими безрадостными мыслями, хотела создать вокруг себя вакуум без боли и тягот.
Она вспоминала годы счастливого брака, всё, что могла бережно запрятать в нетронутый и неповрежденный уголок сердца, тот уголок, что ещё принадлежал прежней Энни – счастливой, неугомонной, умеющей любить и отдавать. Энни, та, что явилась вместе с пережитой утратой единственного ребёнка, лишь без возврата забирала всё, страдая, погрузилась в себя, не способная больше понять чужое горе и мучение, пусть и созвучное её собственному, знакомое не понаслышке.
Она вспоминала каждый день и час своего прежнего бытия, но безжалостной рукой перечеркнула разом то, что служило возвратом к утерянному…
Энни тогда чуть не смертельно оскорбила мужа, бросив ему в лицо это самое время, когда Калеб, трепетно влюбленный, готов был положить к её ногам свою жизнь.
***
Ничего не осталось по-прежнему, Калеб целыми днями не видел жену. Может быть, она пряталась от него, а, может, от самой себя, но в спальне, которую Энни занимала отныне единолично, всегда было тихо, словно внутри не было никого.
Уединившись каждый в своей келье, двое молодых людей, с рождения живущих в миру, возвели стены вокруг себя, прочные и устойчивые. Энн Хауард первой занялась возведением их, отгородившись от мужа и того, с чем не могла примириться, а Калеб, внимая её воле, последовал её примеру. Его одиночество усугубилось вдвойне; молодой мужчина больше не был нужен любимой женщине, его не ждал больше никто, и свободное время он коротал там, где остался навек его сын.
Спустя много времени, много дней, привычно проведённых ими в разлуке, к которой никто не принуждал супругов, но которая была желанна одним и принята