всё у меня похитила: возможность иметь сына от тебя, как мы хотели… и тебя самого…
– Это ты грезила сыном! – возразил он. – А я…
Он хотел подобрать более точное слово:
– Я так счастлив, что у меня есть Эмма! Она вместо тебя, она вместо нас…
Калеб уставился на покрасневший след от пощечины. Он впервые в жизни ударил жену, ударил женщину. Но…
– Сын у тебя всё же появился, разве нет?
– Но он не твой!
– Я рад этому… – прошептал Хауард. В тот момент мужчина был честен и с нею, и сам с собой. Но слова его вряд ли могли принадлежать человеку достойному.
– Подонок! – крикнула она, пытаясь защитить того, на кого не нападали.
– Значит мы стоим друг друга!
– Мы могли бы попытаться снова начать сначала? – быстро успокоившись, спросила она.
– Бога ради, Энн! Уже нет! Отпусти меня!
– Ты давно не любишь меня? – спросила она.
Хауард кивнул.
– Очень давно! Да и ты меня, ведь верно?
Энн силилась сказать правду, впервые признавая её важность. Но сказала, идя проторённой дорогой без преград, дорогой обмана:
– Нет, я тебя люблю…
Калеб смотрел на жену, может быть, минуту:
– Если повторится то, что я видел, с тобой повториться то, что я сейчас сделал! Учти это!
***
Всё, казалось, стало предельно ясно и, в кои то веки правильно. Энн так и не решилась ничего ему ответить, но слова Калеба словно бы отложились где – то глубоко в её мозгу, и женщина, если и не приняла его поступок, как должное, то, хотя бы, уяснила, почему он имел место.
Он был готов, решительный и смелый, всеми силами защитить то, что было ему дорого. Но то, чему не была назначена цена, достойно было цены баснословно высокой, ибо столько и мог стоить любимый человек, любимый ребёнок, дочка…
Хауард вновь поднялся в детскую Эм, сел около кровати, вгляделся в родные черты и думал.
Наконец, он признался жене в нелюбви. Любовь его старая, то тревожная, то спокойная, как воздух в последние минуты перед бурей, осталась позади, за множеством поворотов новых дорог, непроходимых, поросших терниями. В конце его ждал свет, блеклый, как марево, но манящий. Ему казалось, он быстро идёт вперёд, с каждым шагом теряя что – то только найденное. И тогда заслоняющие небо без единого облака заросли расступились перед ним, он шагнул в озарённое солнцем пространство на пяточке, и, впервые без боли в глазах, взглянул на жёлтый диск. Ослепнуть он не мог, ведь ничего не видел вокруг уже долгие годы. Его взгляд был прикован к солнцу, но мужчина и не думал опустить голову. Что- то звало его в неведомое, просило не бояться и не переживать, когда оставляешь всё, что важно.
Его будто ждало много интересного, неоткрытые миры, и ради них его призывали отказаться от единственного. Но готов он не был, и повернул назад, снова той же дорогой возвращаясь в вымученное настоящее…
Эм проснулась, и смотрела на него молча. Вот и единственное. В карих