боясь обнаружить, прочувствовать пальцами мокрые дорожки – русла пересохших рек.
– Девочка моя… – с еле слышным снисхождением произнёс он, когда рядом с ним Эмма расслабилась, по —настоящему приходя в себя. – Что случилось с тобой?
Она не знала, что значит утаить, что значит обмануть папу. Эм сказала:
– Она меня прогнала! Велела уходить!
На этих словах она снова звучно шмыгнула носиком, и слезинка, непрошенная, скатилась по щечке, слава Богу, не вызвав новых потоков слёз девочки.
– Кто? – спокойно, желая успокоить спросил Калеб. Взял ладошки дочки в свои ладони.
– Красивая дама, из комнаты, куда ты не разрешал ходить! Она пела колыбельную, а я зашла!
– Понятно, Эм! Пойдём – ка! – Он поднялся на ноги, не выпуская ручку Эм.
Он повёл её в детскую, на ту территорию, где Эм никогда не знала ни страха, ни обиды, где ей было лучше всего. Десять её семенящих шагов составляли один шаг отца, но он следил, чтобы она поспевала за ним. В молчании она добрели до спаленки девочки, Хауард усадил дочь в глубокое кресло, не дожидаясь, пока она усядется сама, дал в её непослушные ручонки любимого медведя и попросил:
– Посиди здесь, Эмма! Мистер Бэар составит тебе компанию! Ладно?
– Хорошо, пап! —она обняла медведя за шею.
– Умница! Я быстро приду к тебе! – но уже у двери он обернулся, охваченный беспокойством: – Ты не испугаешься одна?
Эмма задумалась, а потом сказала то, чего Калеб никак не ожидал от неё услышать:
– Пап, со мной будет мой друг… хищный медведь!
***
Ему же не нужен был друг, когда стремглав он пересекал коридоры на пути к спальне Энн. Для него, в отличие от Эм, для него, мужчины в незапамятные ещё времена беспрепятственно вхожего в её апартаменты, они никогда не были, или не являлись уже святыней.
Его Иерусалим, его место силы не привязано было к определённой точке, ведь он черпал и благодать, и жизненные силы не в стенах, не в замкнутом пространстве, но в маленькой девочке, чьё существование определило его жизнь.
Дверь, уже наглухо закрытая, оказалась всё же не заперта, хоть казалась неприступной. Он не стал просить разрешения войти, но удосужился коротким кивком головы поприветствовать хозяйку, вошёл внутрь. Замер на долю секунды, смотря Энн в глаза, будто надеясь, увидеть ответ на свой не прозвучавший вопрос. Зрительный контакт прервался, когда, наконец, он спросил с плохо скрытой яростью:
– Какого черта ты делаешь?
Энн ответила в любимой манере:
– Девчонка тебе жаловалась?
– У неё есть имя! – он выдохнул. —Я спросил, что случилось, увидев Эмму в слезах, и она сказала, ты её прогнала!
– Что же не следишь за ней, и она бродит там, куда я не велела ходить?
Он улыбнулся самой страшной из своих улыбок, той, что делала его напрочь незнакомым Энн человеком:
– Хочу, что