вздыхала, мужественно стараясь унять слёзы. В этот момент её едва начавшегося пути зарождалось её упрямство и почти железная сила воли, воля к жизни подняла голову, гордо поднимаясь с колен.
Энн, чутьём острым, как лезвие, поняла это, и тут же разжала свою ладонь, словно выпуская дочь, но тут же схватила её за подбородок, ударила по щеке наотмашь, наказывая за неповиновение и непокладистый, слишком вольнодумный для таких малых лет нрав.
– Ненавижу тебя! – снова процедила женщина, давшая Эмме жизнь. – Ненавижу, и всегда ты будешь это чувствовать, я всегда напомню об этом…
И оттолкнула от себя ребёнка. Эм, не удержавшись на ногах, упала на пол, завалившись на бок, прижав ладошку к мгновенно покрасневшей щёчке.
Девочка лежала и плакала, с новой силой рыдания рвались из её чудом не загубленной души. Тельце её сжалось в чуткий, потрясённый пережитым комочек: девчушка никогда не знала такого дикого страха.
– Папа, папа… – Эмма не звала, просто повторяла то единственное, в чём ещё оставался для неё смысл.
Калеб появился на пороге комнаты, казалось непростительно надолго оставив дочь, бросив её на произвол судьбы. Но, на самом деле, девочке только чудилось, словно он навечно покинул свою любимицу, а с момента прихода Энн и начала всей омерзительной сцены, всего извержения, всего урагана, в эпицентре какого очутилась не по своей воле маленькая дочка Хауарда прошло лишь пять минут.
Мужчина явился, храня в себе прихваченную с собою радость, и застыл в дверях гостиной, став свидетелем отвратительного завершения чудовищного фарса, от которого он столько лет трепетно ограждал, мешая, запрещая даже один взгляд жены, дочь.
Он хотел что-то сказать своей девочке, но слова, как слишком жёсткий кусок пищи, застряли где-то около кадыка, и сердце его забилось с ним по соседству. Он даже не поставил стакан с водой на столик, выплеснув его содержимое, стеклянный сосуд, брошенный им, покатился по полу, мелодично, но одиноко звякнув. Сам он упал на колени перед дочкой, поднимая её на руки:
– Эмма, Боже…
– Ты так долго не приходил… – пожаловалась девочка, пряча несчастное лицо у его тёплой, надёжной груди.
– Прости… – сказал он, отнимая от щеки её ладонь, сразу замечая припухлость от удара. – Покажи —ка, Эм!
Он осмотрел саднящую болью щёчку обожаемой малышки. Бросил яростный взгляд на Энн, которая при нём потеряла всю свою воинственность, и жажда отмщения тоже испарилась. Калеба, обычно мягкого, заботливого, чуть ли не до последнего преданного и способного простить, она не смогла узнать за личиной того, кто утратил и мягкость, и любовь, и уж точно способен был сурово покарать человека, что стал причиной горестей его единственного ребёнка, по-настоящему живого и только от него, отца, зависимого.
– С тобой позже поговорю! Не надейся, что спущу на тормозах!
Он поднял дочь на руки, прижал к себе, обхватив её для удобства пониже спинки,