почему – обход!
Он пролистнул мою амбарную книгу и мгновением позже, видимо, что-то понял.
Вопросительно повернулся к медсестре.
– Он пытался вставать, – выдавила она из себя.
– Нет-нет, пока рановато, – задумчиво проговорил доктор и углубился в свою (мою) амбарную книгу.
Держа ее в правой руке, он начал писать левой, как обычно – справа налево (или сверху вниз?), как это обычно делают левши. Вопроса моей попытки встать они больше не касались, а причина его энергичности или, точнее сказать, некой суетливости, повторяю, выяснилась через минуту.
Широко раскрылась дверь.
Вошли: профессор, тот самый постаревший Григорий Мелехов с густыми лохматыми бровями, и с ним студенты, те же пять человек, два парня и три девушки.
Доктор Сергей Андреевич прекратил свои записи, опустил руки по швам (книга с моей историей в правой руке, ручка в левой), и словно первокурсник у доски повернулся к вошедшим.
Профессор остановился напротив меня и взялся обеими руками за быльце кровати – длинные костлявые пальцы обернули хромированную трубу, округлились ярко выпирающие суставы и разгладились под кожей пухлые секунду назад прожилки толстых синих вен.
Студенты расплылись вокруг него, словно цыплята из-за курицы.
Мой доктор прочеканил:
– Михаил Карась, пятьдесят пятого года рождения, черепно-мозговая, дорожное происшествие, ретроградная амнезия…
– Так-так, батенька, – проговорил профессор, – очень интересно. И в чем она выражается, эта самая амнезия? – спросил он.
Спросил, впрочем, без всякого любопытства, дежурный вопрос, ответ на который предназначался студентам.
– Не все помнит…
– А что помнит? – снова спросил Мелехов и перевел взгляд на меня: – Что вы помните, молодой человек?
Вопрос не поставил меня в тупик, поскольку я сам себе его уже не раз задавал.
Но я ответил не сразу.
Как воспримут мой ответ эти люди?
И что я должен им сейчас ответить?
И кто они такие, чтобы я с ними откровенничал…
Мелехов обернулся к студентам:
– Это называется сверхчувственное восприятие, изменённое состояние сознания, нейротансмиссия.
Снова повернулся ко мне:
– Ну и?
– Я совсем ничего не помню, – сказал я.
– Ну, как же – совсем! Вы ведь говорите по-русски, значит помните язык, на котором разговариваете. Вы помните, как вас зовут и в каком городе вы живете… Вы, вероятно, не помните, что с вами произошло… Правильно?
– Нет, не правильно, – ответил я.
Профессор удивленно шевельнул одной из своих мохнатых бровей:
– Простите, батенька?
– Я много чего не помню. В том числе не помню и того, чтобы меня вообще кто-нибудь спрашивал, помню я что-либо или нет.
– Так-так, очень интересно, – снова проговорил Мелехов. – И вы даже не помните нашего с вами разговора три дня назад?..
Какое-то время в палате было тихо. Студенты смотрели на меня, молча и без интереса, словно перед ними лежала распотрошенная