отделявшим наш лог от соседнего, показались кучки баранов, пастухи с сойлами, кобылы с жеребятами, казашки с вёдрами. С вершины второго перевала развернулся овальный лог, в котором мы увидели аул из десятка юрт: трех больших белых, стоявших кучкой посредине, и семи – поменьше, посерее и победнее, разбросанных вокруг.
Аул казался оживленным больше, чем это я наблюдал в других местах. Около юрт топтались привязанные к кереге24 оседланные кони, а между юрт шныряли верховые, бабы в шароварах и белых паранджах, полуголые ребятишки, рыжие борзые. Из-под больших чугунных казанов вились дымки, затягивавшие голубым прозрачным флером юрты, вершину лога, склоны сопок. Нос приятно щекотал терпкий кизячий дым, к которому я уже привык, как к «дыму своего отечества». Потом мне показалось, что понесло бараньим варевом – показалось, вероятно, потому что пять дней мы сидели на затирухе, подправленной сушеной воблой.
Как только мы поднялись на перевал, по борту лога покатился вниз лихой джигит на рыжем степнячке (видимо, дозорный) и полетел в аул.
Перед большой юртой из новых кошм, украшенной под конусом красно-чёрной вязью восточного узора, нас встретил Асанбек с чадами и домочадцами и вчерашней свитой. На этот раз он был эффектен в своём костюме. На голове красовалась тюбетейка из золотой парчи, а из-под черного широкого халата выглядывала розоватая пестрая рубаха, спускавшаяся на широченные, как у Тараса Бульбы, шаровары из голубого ситца, разукрашенного красными пионами. Шаровары нависали над ичигами канареечного цвета, а ичиги кончались новыми галошами, сиявшими на солнце.
Вокруг толпились и шумели ребятишки, бабы, мужики, глазевшие на нас и, как мне тогда показалось, главным образом на меня и Баймуханова, ехавших позади начальника. Конвоир привлекал народ блестящей шашкой, а я – биноклем и фотокамерой, которые болтались на груди.
Когда нас ввели в юрту, первое, что я заметил, это большой красивый беркут, сидевший неподвижно на беёзовой суковатой стойке правее входа. Голову орла прикрывал конусообразный чёрный колпачок, из-за которого неподвижный орел казался мрачным, мёртвым, скорее музейным чучелом, чем живой птицей.
Нас усадили на войлочном ковре у сундуков, украшенных полосками блестящей белой жести. Как только все уселись, Асанбек выразил желание посмотреть бинокль – «волшебную турбу», через которую, как ему говорили, можно видеть за версту дрофу, лисицу, зайца и даже каратургая25 в небе.
Асанбек долго манипулировал «турбой», приспособляя ее с далека то к одному, то к другому глазу, будто целился из револьвера. Пришлось продемонстрировать бинокль за юртой и после долгих упражнений владетельный хозяин навел бинокль на вершину лога, в котором бродили аульные коровы.
– Сиир, сиир! – завопил он, засмеявшись, будто увидел своих коров, которых считал давно пропавшими.
Во время упражнений сбежалось почти все население аула – и все просили показать