скапидару тебе в одно место.
Тюремщица взяла денежку, посмотрела её на свет и вышла из камеры.
Далее опишу действие пунктиром.
Битый час коммунарка рассказывала распутной девке о мировой революции. Терпеть осталось недолго. Пролетарии ликвидируют буржуев, и власть будет принадлежать трудовому народу. Дед в соседней камере слушал её крамольные речи и говорил изредка: «Эвон как?!». Других слов у него не было.
Надзирательница принесла коврижки шалаве. Надежда от еды опять отказалась.
Под конец распутница настолько прониклась идеями революции, что решила пойти на заклание вместо коммунарки (эх, жисть моя копейка!) и накрыла свою голову её красным платком.
Но тут раздались громкие взрывы, частая стрельба и солдаты в шинелях прокатили по авансцене пулемёт «Максим». В камеру ворвался боец с винтовкой и красным бантом на груди. Он закричал почему-то в зал: «Товарищи! Революция свершилась! Свободу рабочему классу!»
Сцена наполнилась шумной ликующей толпой. Бойцы разломали железную клетку тюрьмы и с грохотом выбросили её за кулисы. Из звуковых колонок донеслась мелодия «Варшавянки». В центре сцены образовалась пирамида из рабочих и солдат. Они пели: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов и как один умрём в борьбе за это!». На вершине пирамиды оказалась Алла Порезова. Она была красивой и махала залу красной косынкой.
Занавес.
Ещё не смолкли звуки революционного гимна, когда на сцену вышли участники спектакля – актёры, режиссёры и статисты. Поклоны артистов, благодарные аплодисменты публики. Какие-то женщины вручили цветы режиссёру, Порезовой и распутной шалаве. Я был единственным зрителем, который подарил букет тюремщице Ладе Саидовой. «Подожди меня», – сказала она сквозь общий шум.
Ждать я не стал. Через оркестровую яму, по железному трапу, поднялся к длинному ряду гримёрок. Этот путь я знал с детства. Нашёл фанерную дверь с табличкой «А. Ф. Саидова». Вежливо постучал и услышал:
– Да-а-а, кто там?!
– Это я, – говорю, – можно к вам?
– Заходи, лишенец! – сказала Лада скрипучим голосом тюремщицы. Потом уже своим: – Минутку, Андрей, я только оденусь.
Лада была в пушистом халате, надетым на голое тело. Её лицо блестело от слоя косметического вазелина.
– Не смотри на меня, – сказала Лада. – Я сейчас страшная.
– Красоту ничем не испортишь, – успокоил я артистку и уселся в кресло за её спиной.
Гримёрка была крохотной с длинным столом во всю стену. На столе стройные ряды разномастных баночек, коробок и флаконов. Засохший букет прошлогодних цветов в китайской вазе. Мои астры лежали рядом. Овальное зеркало в багетной раме отливало жёлтым. В нем отражалась уже красивая Лада. Потом она смыла остатки грима у фаянсовой раковины и сказала:
– Отвернись, охальник, я оденусь.
– Я зажмурюсь.
Я закрыл лицо ладонями, однако успел заметить взлетевший