Сразу поняв, что от него требуется, тот сел за рояль. Штольц тихонько притулился в углу на стуле, переложив с него на какой-то ящик шляпу Павла, и приготовился созерцать и внимать, невольно увлеченный происходящим.
Он уже знал, что сейчас будет, и все-таки его опять захватило врасплох: Павел еще ни разу не исполнял свой шедевр с такой отдачей, а когда сильный тенор зазвенел с чистотой и мощью церковного колокола тревожным, пугающим набатом, мир мгновенно рухнул куда-то вниз, в бездну, наполненную сумраком потерянной души.
Штольцу хотелось крикнуть: «Перестаньте!» – но он не рискнул. Безжалостная песня оборвалась сама, прерванная отдаленным глухим стуком и визгливым криком, и Олдржих отнял от лица судорожно прижатые ладони.
– Это невозможно! – простонал Павел и бросился в прихожую.
Цеста, удивленно оглядевшись, положил текст на рояль и последовал за ним. Штольц тоже встал со стула, обнаружив вдруг, что нетвердо стоит на ногах.
– Вот дьявольская тема! – пробормотал он.
Едва Павел открыл дверь, в квартиру ворвался гул возмущенных голосов. На лестничной площадке стояла совершенно пунцовая – от нее только что пар не шел – пани Вертерова, за ней толпилось чуть ли не с десяток полуодетых соседей. Некоторые лица показались Штольцу смутно знакомыми, вероятно, он встречал этих людей на лестнице.
– …полицию! – закончил кто-то фразу, и на мгновенье воцарилась тишина.
– Пане Шипку, вы уж… – пробормотала с упреком пани Вертерова, и, словно это послужило сигналом, остальные снова зашумели.
– Вы знаете вообще-то, что сейчас полшестого утра?!
– Ну так… самое время вставать… – нашелся Павел.
– После того, как мы всю ночь глаз сомкнуть не могли?!
– Сколько можно это терпеть?!
– Давно уже надо сообщить, куда следует…
– Хоть бы девок к себе водили, тьфу! – сплюнул краснолицый мужчина в майке и потрепанных полосатых штанах. – А то занимаются черт знает чем…
– Вот уж это не ваше дело! – не выдержал Штольц.
– Было бы не наше дело, – вступила тощая женщина в домашнем халате, – если бы вы не устраивали кошачьих концертов в пять утра!
– Что, простите? – темные глаза Павла округлились от потрясения.
– Повезло с соседями, ей-богу, – добавила женщина.
– Между прочим, раньше весь этот дом принадлежал моей семье, – возмутился Павел, – и если мы согласились…
– Вот именно! Будет теперь всякая дворянская шваль нам жизнь портить! Извращенцы! – бросил кто-то из заднего ряда, но Павел в ответ на это просто захлопнул дверь.
– Вовремя, а то бы сейчас началось взятие Бастилии, – заметил Штольц, переглянулся с Цестой, и оба внезапно рассмеялись.
– Т-твари! – прошептал Павел и пнул ни в чем не повинную дверь, из-за которой все еще доносились отдельные вскрики.
– Кошачий концерт! – вспомнил Цеста и снова рассмеялся – звонким мальчишеским хохотком.
– Нет, я их убью! – взвыл Павел и бросился к шкафу в коридоре.
Штольц еле успел вцепиться в его руку: он знал, что композитор