небо, от рамы до рамы. Миг, и он напряженно вздулся, косо ворвался, раскинулся. В свистящем размахе буйного меха мелькнул белый лик. Керн схватился за гриф гитары, со всех сил ударил белый лик, летевший на него. Его сшибло с ног ребро исполинского крыла, пушистая буря. Звериным запахом обдало его. Керн, рванувшись, встал.
Посредине комнаты лежал громадный ангел.
Он заполнил всю комнату, всю гостиницу, весь мир. Правое крыло согнулось, опираясь углом в зеркальный шкап. Левое тяжко раскачивалось, цепляясь за ножки опрокинутого стула. Стул громыхал по полу взад и вперед. Бурая шерсть на крыльях дымилась, отливала инеем. Оглушенный ударом, ангел опирался на ладони, как сфинкс. На белых руках вздулись синие жилы, на плечах вдоль ключиц были теневые провалы. Глаза, продолговатые, словно близорукие, бледно-зеленые, как воздух перед рассветом, не мигая, смотрели на Керна из‐под прямых, сросшихся бровей.
Керн, задыхаясь от острого запаха мокрого меха, стоял неподвижно в бесстрастности предельного страха, разглядывая гигантские, дымящиеся крылья, белый лик.
За дверью, в коридоре раздался глухой шум. Тогда другое чувство овладело Керном: щемящий стыд.
Ему стало стыдно, до боли, до ужаса, что сейчас могут войти, застать его и это невероятное существо.
Ангел шумно дохнул, двинулся, руки его ослабли; он упал на грудь, колыхнув крылом. Керн, скрипя зубами, стараясь не глядеть, нагнулся над ним, схватил холм сырой пахучей шерсти, холодные, липкие плечи. С тошным ужасом он заметил, что ноги у ангела бледные и бескостные, что стоять на них он не может. Ангел не противился. Керн, спеша, поволок его к шкапу, откинул зеркальную дверь, стал вталкивать, втискивать крылья в скрипучую глубину. Он хватался за ребра их, старался согнуть их, вдавить. Складки меха, раскручиваясь, ударяли его по груди. Наконец он крепко двинул дверью. В тот же миг изнутри вырвался раздирающий и нестерпимый вопль – вопль зверя, раздавленного колесом. Ах, он ему прищемил крыло. Уголок крыла торчал из щели. Керн, слегка раскрыв дверь, ладонью втолкнул курчавый клин. Повернул ключ в замке.
Стало очень тихо. Керн почувствовал, что горячие слезы стекают у него по лицу. Он выдохнул и кинулся в коридор. Изабель – ворох черного шелка, – скорчившись, лежала у стены. Он поднял ее на руки, понес к себе в комнату, опустил ее на постель. Затем выхватил из чемодана тяжелый парабеллум, захлопнул обойму – и бегом, не дыша, ворвался обратно в № 35‐й.
Две половинки разбитой тарелки белели на ковре. Виноград рассыпался.
Керн увидел себя в зеркальной двери шкапа: прядь волос, спустившуюся на бровь, крахмальный вырез в красных брызгах, продольный блеск на дуле пистолета.
– Его надо прикончить, – глухо воскликнул он и распахнул шкаф.
Только вихрь пахучего пуха. Бурые маслянистые хлопья заклубились по комнате. Шкап был пуст. Внизу белела шляпная картонка: продавленная.
Керн подошел к окну, выглянул. Мохнатые облачки наплывали на луну и дышали вокруг нее тусклыми радугами. Он закрыл рамы, поставил на место