пола казалось, что Аттила упирается головой в потолок; он повернулся и изучающе посмотрел на Таннера – что-то привлекло его внимание, быть может, прояснившийся взгляд. Аттила подошел к нему с топором в руке, шаги его были словно удары молота.
Таннер попытался пошевелиться, но бежать было некуда; он чувствовал себя тараканом, на которого наступили и оставили ползать кругами. Аттила наклонился, просунул топор под мышку Таннера и поволок его по полу. Господи Иисусе, он не успел очистить лезвие, оно до сих пор было все в крови. Аттила подтащил Таннера к стене, вытащил топор из-под его руки и присел рядом, уложив оружие на колени.
Взглянув на Аттилу, можно было подумать, что покрывавшая его от волос до ботинок кровь должна хотя бы отчасти быть его собственной. Но, судя по всему, это было не так.
– Хочешь сотворить со мной что-нибудь этакое? – спросил он. – Я не против. Это естественное желание. Просто держи его в узде. – Аттила кивнул в сторону Шона. – Мне не обязательно каждый раз устраивать такой бардак. Если нужно будет тебя усмирить, я могу отрубить пальцы ног. – Он провел лезвием топора по волосам Таннера, испачкал щеку кровью и чем-то похуже. – Сделать так, чтобы ты никогда уже не смог нормально ходить. Десять маленьких кусочков – и это только начало. Но не вынуждай меня, и я не стану этого делать. Выбор за тобой, старший братец.
Взгляд Таннера метнулся к влажной куче, лежавшей в десятке футов от него. Шон не был расчленен, ничего такого. Скорее он был изломан, искромсан, искорежен, весь покрыт рваными ранами, его внутренности и кости выглядывали наружу и торчали в стороны, в которые им торчать было не положено. И Таннер не мог понять, почему это произошло.
Аттила знал, о чем он думает.
– Я говорил, что он мне, пожалуй, нравится. Я не говорил, что он мне нужен.
– А я тебе, значит, нужен.
А ведь действительно, Аттила перехватил топор и ударил его рукоятью, хотя проще и быстрее было бы сделать это лезвием.
– Не знаю. Нужен ли ты мне? – Он, похоже, задумался над этим; взгляд его был открытым, забрызганное кровью лицо – грубым и суровым. – Давай выясним.
Аттила похлопал Таннера по плечу и встал. Дойдя до другого конца комнаты, он снова заговорил, на этот раз в телефон; ситуация с каждой секундой становилась все непонятнее.
«Я сделал то, что считал нужным, – разобрал Таннер. – Разве только чуточку перестарался. Это вопрос степени, а не результата».
Он привык к самым худшим проявлениям стихий – к метели и снегу с дождем, к зимним ветрам, к холоду талой весенней воды в горах, – и ни разу в жизни его не пробирал такой мороз.
С кем бы ни разговаривал Аттила, эта беседа могла продлиться две минуты, а могла и все десять. Таннер утратил чувство времени. Он знал только, что в какой-то момент Аттила снова обратил на него внимание. Он принес еще одну проволочную вешалку, которой стянул лодыжки Таннера, зафиксировав ее с помощью пассатижей, после чего оттащил его в глубину комнаты, задрал его ноги кверху и намотал проволоку на ручку кладовки.
Потом Аттила