но не пошевелился.
– Радуются, – мерзко хихикнуло Лихо, – думают, что мы про них забыли. Сначала они вроде не испугались, решили, что на пути лежат вывороченные бурей пни и протягивают к ним корни. Но потом корни зашевелились, как змеи, и пни поползли к повозкам. Вот тут слуги и раскричались, один на ель залез, другой в кусты спрятался. Бросили купца с сыночком. Луна из-за туч вышла, лес осветила, даже мне боязно стало.
Лихо вытянуло длиннющую руку в дыру в потолке, кого-то ухватило, дернуло, и на стол покатились мужчина и худенький мальчик, постарше Егорши.
– Ах, гости невежливые, хозяевам обиду, нанесли, – заверещало Лихо, – по столу сапогами топчетесь, грязи ошметки оставляете. Где мы едим, там вы пачкаете.
Мужчина слез со стола, снял мальчика, который тут же к нему прижался. Одет мужчина был богато, в красный расшитый кафтан, юфтевые сапоги. На мальчике были ладные сапожки, новенькие штаны, расшитая рубаха и красная шапка.
–Я купец, – дрожащим голосом заговорил мужчина, – откуплюсь от вас богатыми дарами, только отпустите.
– Все твое и так наше, – залилось смехом Лихо, лихачи тоже захохотали, застучали кулаками по столу. Лихо одноглазое кувыркнулось на пол, встало на голову, но тут же вскочило на ноги, как ни в чем не бывало.
– Нам над тобой покуражиться охота. Дороже денег честного человека опозорить, на смех выставить, чтоб каждый пальцем указывал, в след плевал.
– Все состояние отдам, – взмолился купец. – Не хотите меня освободить, сыночка моего пожалейте. Я жизнь повидал и смерть встречу не поморщусь, а он дитя совсем, позвольте ему уйти.
– Глупый ты, – Лихо затрясло черным пальцем, – ты, стало быть, богатый, а я, думаешь, по миру с сумой хожу? Да у князя таких сокровищ нет, как у меня. Знаешь, сколько у меня гостей перебывало, и каждый откупиться хотел. Но я на откуп не зарилось, до последней ниточки обирало. Взгляни, в углу бочки стоят, одна с серебром, другая с золотом, третья с драгоценными камнями. Захочу, всех своих лихачей в шелка и бархат одену. Да вот беда, они, пни трухлявые, до нарядов не охочи. Одно любят, когда перед ними на коленях елозят и слезы льют. Так ты говоришь, сынка отпустить надобно.
Купец кивнул.
– Это сколько угодно. Да, ребята? Пускай уходит сыночек… а дочка останется.
Лицо купца вытянулось.
Лихо всплеснуло длинными нескладными руками.
– А не обманывает ли меня глаз? Точно ли дочка? Эй, Разбой, сними шапку с "сынка".
С лавки поднялся невысокий тощий мужичок, подошел к ребенку и сдернул с него шапку. Роскошная русая коса упала до самого пола.
– Девчонка! Девчонка! – хохотали лихачи.
– Дочку прятал, – заскрежетало Лихо, – мы не любим, когда нас обманывают. Иди, Разбой, знай свое место.
– Тятя, тятенька, – заплакала девочка, пряча лицо на груди отца.
– Эй, ты, Протас, у нас ты будешь Утроба Ненасытная, топай сюда.
Протас послушно отложил начисто обглоданную кость, покорно поднялся, вышел из-за стола. Лицо парня осунулось, глаза ввалились, он