совсем как в детстве, он медленно, осторожно, боясь повредить, вытащил их. Целая стопка. Он взял первое, раскрыл. Дедушка описывал свой военный быт, он, должно быть, был тогда еще в «учебке», уверял, что у него всё хорошо. Больше спрашивал о том, как дела дома, как живет его любимая. В этих словах звучала такая невероятная нежность, что Ивану не верилось, что это писал его строгий дедушка. Дальше были другие письма – лето, осень 42-го. Дед воевал недалеко отсюда, под Сталинградом, но не в самом городе, а на северном фланге. О тех боях потом говорилось гораздо меньше, чем об уличных, но по намекам деда он понял, что там, в голой степи, где почти негде укрыться от пуль, снарядов и танков, война была не менее страшной.
Эти последующие письма, написанные во время тяжелых кровопролитных боев, звучали иначе. В них были краткие, жесткие слова о ситуации на фронте, о том, как они готовы сражаться и ждут наступления. Он также с любовью и нежностью спрашивал, как дела дома, описывал какую-нибудь историю из своего солдатского быта, часто забавную. Но во всём этом чувствовалась некая отстраненность. Он будто готовил себя, что та мирная жизнь, которую он оставил, которую горячо любил, может дальше идти, цвести… уже без него. Иван догадался – в этих фразах сквозили мысли о смерти.
Иван перебирал письма. Проглядывал их, находя запавшие ему в память фрагменты. Он заметил, что в последующих письмах неприятная, какая-то немного страдальческая отстраненность – исчезла. Казалось, писавший их человек уже не думал о гибели, об угрозе потерять близких и никогда больше не увидеть родной дом. Он будто закалился, привык к постоянной опасности. Иван читал об этом где-то, что фронтовики переставали бояться смерти не от храбрости, а от того, что невозможно беспрестанно думать о ней, нависающей над тобой ежечасно. В словах дедушки даже появилась небывалая раньше легкость, какая-то уверенность в благом будущем. Он будто писал домой с увлекательных учений, а не с горящего жестокими боями фронта.
Иван читал долго и совсем забыл о времени. Наконец он просто перестал различать то, что написано на старой ветхой бумаге, – так стало темно. Иван отложил письма, посмотрел на часы – понял, что сильно припозднился. Вдруг тишину разорвал звонок телефона – это была его жена. Он сказал ей что-то почти машинально, что скоро будет. Какое-то время тупо смотрел на экран мобильника, заливавшего холодным голубоватым светом потемневший зал. Он думал. Вдруг вспомнил, что через два дня, рано утром, сюда приедет небольшой тентованный грузовик. Иван с водителем покидают в него старую мебель, погрузят узлы с мелким скарбом. Машина уедет, и он больше никогда не увидит свой родной дом. Пройдет еще немного времени, и его раскурочат, снесут, сотрут в пыль. Он пропадет не только из их жизни – его удалят из этого мира полностью, до конца. И ради чего? Ради автомастерской? Чтобы тот сухой мужик с наглыми глазами смог зарабатывать чуть больше денег?
В голове крутились робкие планы по тому, как поднять старое хозяйство, его собственные возражения на это,