будет борода, я попрошу его, если он не против, сбрить ее разок перед свадьбой.
– Сбрить!
– Только один раз. На две крошечные минутки, чтобы я смогла увидеть его лицо, а потом пускай отращивает ее обратно.
Джеймс выпустил ее руку и слегка отодвинулся, разглядывая Серену.
– Что такое…
– А если он откажется? – спросил Джеймс. – Если он скажет: «Вот я таков: парень с бородой. Можешь принять меня таким или уйти».
– Ну ведь если он… – Серена умолкла.
– Ведь если он – что? – не унимался Джеймс.
– Если у него… окажется безвольный подбородок или типа того…
Он не отводил глаз.
– Да не знаю! – сдалась она. – Я просто хотела бы выяснить, во что ввязываюсь, вот и все.
– И если бы у него оказался безвольный подбородок, ты бы ему ответила: «Ой, прости, кажется, я не могу выйти за тебя замуж».
– Я не говорю, что не вышла бы за него, я хочу сказать, что желала бы выйти замуж информированной. Желала бы знать, с чем имею дело.
Джеймс угрюмо уставился на спинку сиденья перед ним. И не сделал попытки вновь взять Серену за руку.
– Ну Джееееймс… – нежно протянула Серена.
Тишина.
– Джеймс?
Он резко повернулся, словно принял какое-то решение.
– С того момента, как мы начали планировать эту поездку, – начал он, – ты возводишь… стены. Устанавливаешь границы. Не ночевать в одной комнате, приехать только на воскресенье… Мы пробыли там четыре несчастных часа! Да мы в дороге провели больше времени, чем в гостях! А я не так часто вижусь со своими, ты же знаешь. И я, в отличие от тебя, не живу с ними в одном городе и практически в том же районе и не могу заскочить в любой момент, когда мне нужно постирать шмотки.
– Но я же в этом не виновата!
Но он, словно не слыша, продолжал:
– Знаешь, о чем я думал, когда мы ехали в Филли? Я думал, что когда ты познакомишься с моими родителями, то решишь, что мы можем у них задержаться. Что ты скажешь, мол, давай поедем самым ранним поездом с утра, и я успею на занятия, и что теперь ты видишь, какие они классные.
– Я и так знала, что они классные, Джеймс. Мне просто… и кроме того, я не захватила зубную щетку! И пижаму!
Выражение его лица не изменилось.
– Хорошо, в следующий раз, – пообещала она.
– Ладно, – буркнул он и вытащил из кармана телефон.
Сейчас они проезжали вдоль залива Чесапик – широкая водная гладь, матово-серая даже в солнечном свете, а на торчащих там и сям на мелководье шестах неподвижно нахохлились одинокие птицы. Зрелище навевало тоску. Почти тоску по дому.
Все из-за ее кузена, конечно же. Встреча с ним словно оставила зазубрину где-то глубоко в груди, трещину между двумя частями ее мира. По одну сторону мать Джеймса, такая душевная и искренняя, а по другую Николас, стоящий в одиночестве на железнодорожном вокзале. Это как вынуть стеклянную форму из горячей духовки и сунуть ее в ледяную воду: треск, когда она раскалывается на кусочки.
– Может, устроим как-нибудь семейную вечеринку? –