Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3
на выручку Ляпунова. Один из первых пробрался в Москву перед сожжением Гонсевским, где доблестно сражался с поляками, пока не пал от ран и не был увезен в Троице-Сергиеву лавру. Отсюда, несколько оправившись, отбыл в свою вотчину, сельцо Мугреево, Суздальского уезда.
Послами к Пожарскому от нижегородцев отправились: печерский архимандрит Феодосий, дворянин Ждан Болтин, и представители всех чинов. Дмитрий Михайлович не отказался от почетного предложения встать во главе ополчения, но сразу заявил, что желает отделить себя от заведывание казной, которой, по его суждению, должен распоряжаться Минин: «Есть у вас Кузма Минин; той бывал человек служивой, тому то дело за обычей»87.
Нижегородцы одобрили желание Пожарского, но сам Минин, зная, какие встретятся препятствия, дал согласие быть казначеем только после того, как «лучшие люди» дали согласие написать приговор, что будут во всем послушны и покорны и будут справно давать деньги ратным людям. Те согласились и написали приговор: «Стоять за истину всем безъизменно, к начальникам быть во всем послушными и покорливыми и не противиться им ни в чем; на жалованье ратным людям деньги давать, а денег не достанет – отбирать не только имущество, а и дворы, и жен, и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать, чтоб ратным людям скудости не было»88. Таким образом, очищение Московского государства должно было произойти и вследствие репрессивных методов к землякам в целях пополнения казны.
Когда приговор был составлен, то «выборный человек» Кузьма Минин вышел из числа Земельных старост и стал «окладчиком». «Нижегородских посадских торговых и всяких людей окладывал, с кого что денег взять, смотря по пожиткам и по промыслом, и в городы, на Балахну и на Гороховец, послал же окладывать»89, причем, где было нужно, Пожарский не останавливался и перед принуждением: «уже волю взем над ними по их приговору, с божией помощью и страх на ленивых налагая»90. «В этом отношении, – говорит С. Ф. Платонов, – он следовал обыкновенному порядку мирской раскладки, по которому окладчики могли грозить нерадивым и строптивым различными мерами взыскания и имели право брать у воеводы приставов и стрельцов для понуждения ослушников»91. На замечание же некоторых исследователей, приписавших Минину черты исключительной жестокости и крутости, обвиняя его в том, что он «пустил в торг бедняков», С. Ф. Платонов замечает: «Нечего и говорить, как далек этот взгляд от исторической правды. Если бы даже и было доказано, что при сборах на нижегородское ополчение происходили случаи отдачи людей по житейским записям для того, чтобы добыть деньги на платеж Минину, то это не доказывало бы никакой особой жестокости сбора, а было бы лишь признаком того, что житейская запись, хорошо знакомая середине и концу XVII столетия, уже в начале этого столетия была достаточно распространенным видом