на четвертый день пути, Нэнси исчезла в каюте около девяти часов вечера, чтобы снова заняться своей ролью, оставив Мэддена сопровождать Кэтрин на киносеанс. Вечер был темный и ветреный. Фильмы, пародийная комедия, за которой следовало застарелое кинопутешествие, были скучными. Более того, волнение с боковым ветром вызвало неприятную бортовую качку. Из-за этих двух обстоятельств зрителей в зале было немного. Однако Кэтрин никогда еще не испытывала такого удовольствия. Она сидела в полутьме, машинально отмечая яркое мерцание экрана и с радостью чувствуя присутствие Мэддена рядом с собой, а также и напряженное, но волнующее движение судна через играющий своими мускулами океан. Вскоре Мэдден повернулся к ней с той улыбкой, которую она так хорошо знала.
– Кажется, становится все круче, – пробормотал он. – Как вы себя чувствуете?
Она покачала головой, отвечая на его улыбку взглядом, полным насмешливой дерзости:
– Никогда в жизни не чувствовала себя лучше.
– Вы не хотите спуститься к себе?
– Нет, если вы не хотите!
Она весело повернулась к экрану и вдруг замерла от мысли, поразившей ее. Почему ей доставляет удовольствие сидеть на этом второсортном киносеансе при всех неудобствах, вызванных штормовым ветром? Со вспышкой тревоги она поняла: это потому, что здесь Мэдден. Да, чего бы ей хотелось меньше всего – так это отдаться непонятному восторгу, который она испытывала в данный момент. Ее улыбка погасла. Она невольно попыталась обдумать ситуацию. Но на это у нее не было времени. Почти сразу же на нее снизошло полное и пугающее просветление. Он протянул руку, чтобы удержать ее незакрепленный стул, который теперь угрожал присоединиться к остальным, затеявшим дурацкий танец взад и вперед. И в следующее мгновение судно дало очень сильный крен, который бросил Кэтрин к Мэддену. Потеряв равновесие, она оказалась в его объятиях – щека прижата к его щеке, грудь – к его боку. Несколько мгновений он крепко держал ее, чтобы она не упала, в то время как судно зависло под углом. Все закружилось перед ней: пароход, море, сама вселенная. Затем, когда судно выровнялось, он осторожно вернул ее на место.
– Что я за это получу? – вежливо поинтересовался он. – Медаль Альберта за спасение жизни на море?
Она не произнесла бы ни слова и ради спасения собственной жизни. Кэтрин сидела смертельно бледная, ее тело напряглось, парализованное этим ослепительным откровением, которое, как удар молнии, поразило ее, ничего не подозревающую и беззащитную. Она любит Мэддена. Она любит его всей душой. Все было ужасно и ясно как дважды два: ее радость в его обществе, ее желание, чтобы он был счастлив, даже то, как она смотрела на него в ожидании его улыбки, – все было дорогим, понятным и мучительным, как сцена, долго скрываемая во тьме, а теперь выхваченная из нее вспышкой электрического света, такой ослепительной, что стало больно обожженным глазам, вовсе не готовым к ней. У Кэтрин страшно закружилась голова. Ей вдруг показалось, что она сейчас