осиротила, и сорные травы вмиг заглушили нежные всходы любви в наших душах. Нечем закусить светлой силе. Стали голодные ангелы переметываться на темную сторону, вызывая осуждение верховных сил и намечая перелом времен.
Вот и задашься невольной мыслью, какая выгода нам, смертным, оттого что топчутся светлые и темные стада на пастбище души нашей? Общипывают до последней травинки все, что в наших душах произрастает, ничем не гнушаясь. Иль вся разгадка в том, что поле отвергнутое начинает жухнуть и гнилью, ржой идет налитое зерно. И жизнь становится не мила, когда в душе не сжаты хлеба и бурьян осенний не выполот. В такие мгновенья на все готов пойти человек, только бы вновь его посетили небесные созданья и сняли урожай души нашей, освободили от набухших зарослей чувств. Великая тайна причастия, когда во всякий раз мы воскресаем в Жертве, вновь ощущая острым чувством новорожденного, что живы, живем! Как страшно жить, когда нашу душу уже никто не посещает! Вот оно – одиночество, ни с каким другим не сравнимое!
В таком ужасном одиночестве Цезарь и пребывал всю ночь. Настойчиво он шел и шел по пустынной дороге сонного царства души и не понимал, куда все подевались, почему вокруг ни одной живой твари? Даже теней не было. И только под самое утро появились знакомые места, а перед глазами стали виснуть неживые картины минувшего. Сонная хмара стала проясняться, и даже песня заиграла.
Галлов Цезарь покоряет, Никомед же Цезаря:
Нынче Цезарь торжествует, покоривший Галлию,
Никомед не торжествует, покоривший Цезаря…
Дурацкая песенка, не переставая крутилась в голове, и все спрашивал он и спрашивал невесть кого: мол, причем тут Никомед? Ну причем тут Никомед? Потом ему мерещились пираты, палуба и солнце, и он, молодой и гневный просил снова и снова отпустить его по-хорошему, и обещал не предавать их смерти… И рожи вокруг, широко разевая рты, ржали от хохота. «Я распну вас на крестах», – кричал в бешенстве Цезарь, а злодеи хохотали, катались от смеха по жаркой дощатой палубе корабля, и никак не кончался мерзкий сон, пока у главного пирата лицо не стало вначале красным, а потом багровым, и страшно глянули прямо в упор на Цезаря светлые глаза Суллы. «Ваша победа! – крикнул Сулла. – Получайте его!.. и тут же тело Суллы начало гнить, а в сползающих лоскутьях так и кишели мелкие, едва заметные глазу насекомые… И снова грянула та же песня: Никомед не торжествует, покоривший Цезаря! Никомед… здесь и пришел конец противным видениям. Цезарь покинул владения души и очутился вмиг в дневной яви, где он тоже был Цезарем, да только не таким, каким ему хотелось. Очнулся Цезарь человеком внутри сложившейся про него Легенды. Отточенной и завершенной для будущего исторического существования легенды о непобедимом Цезаре, великом счастливце, который всю жизнь испытывал и проверял свою бесконечную удачу. В одно краткое мгновение он ощутил это страшное различие меж собой настоящим, которого помнил острым чувством: Я – есмь! – и тем Цезарем, каким выставляла его чужая воля судьбы и человека. «Вот почему так легко было Загробному Магистрату меня сюда отправить. В