стоеросовая, – сказал он сердито. – Настоящий Цезарь был. У меня ведь, – тут он наклонился к мужичку и шепнул, – зрение, Зрение! особое на такие дела! Другое дело, что со стороны иному, да и вообще мало кому видно, что он – Цезарь! И объявить нельзя – вот в чем беда! Попробуй ты, объяви себя Кулибиным или Пржевальским – в дурдом повяжут!
– Это верно, я много натерпелся пока даже за свой двигатель стоял и боролся! А тут все равно что царем обзовешь себя – не любят люди возвышения.
– В этом все дело! Никакого возвышения не любят, а если оно настоящее – конец! Все как один уничтожать станут! Мол, чем ты лучше меня и по какому праву ты – Цезарь, а я – гов-о?
– Ну и что ты с ним сделал, с Цезарем-то? – вернул мужичок разговор в нужное место.
– Я его в древнюю евойную эпоху отправил, где он не как в нашей жизни – фиалкой в проруби болтается, а всамделишный Цезарь и есть!
– От даешь! – так и зашелся от восторга мужичок. – Здорово!
– А ты не веришь мне, – сказал Андрей Петрович. – И зря!
– Чего ж ты меня не отправил куда-нибудь, где и я повыше окажусь ростом? А, Чиновник, отправь меня тоже? – стал просить мужичок. – Неужели тебе твое зрение во мне никого не обнаруживает, может, из какой будущей эпохи, а!?
– В будущее не пробовал заглядывать, – совсем расхвастался пьяный Андрей Петрович, – а в отношении иной в тебе личности, скажем, князя или чего ты там хочешь – не вижу я никого! Ты не обижайся, потому что ты – Человек! Это в наше время так редко, верь мне, что выше любого князя возвышается! Ты не знаешь, какие на свете водятся уроды!
– Я знаю, – сказал мужичок, – а обидно, что человек ты, скажем, и все тут, и нет никакой в тебе тайны эпохи!
– Я бы и себя отправил, так со мной еще хуже, – стал жаловаться Андрей Петрович. – Ты хоть человек, а меня – вовсе нет! Пустое я, брат, место! Вон, когда я тебя сегодня допустил до себя, даже ты сразу обратил внимание, пустовато, говоришь.
– Я не в этом смысле, – стал утешать его изобретатель.
– Не надо! – остановил его Андрей Петрович. – Я лучше знаю. Пустое! И самое страшное, что не у кого спросить! А так, конечно, если бы я знал, что я, к примеру, Ломоносов, я, может, тоже себя втихаря переправил. Здесь другое страшно, – сказал он, снова понижая голос до шепота. – Куда ни отправишь, назад все равно вернут, опять в то же место!
– Значит, надо в будущее стремиться! – догадался мужичок.
– В том и дело… – смолк Андрей Петрович, раздумывая над будущим.
– Это конечно, если не знаешь себя, то лучше с места не трогаться, – подсказал мужичок. – Однако так чтобы пусто совсем было – не верю я в такое. Свято место не пустует. Так что смотри, как бы не заняли… – стал советовать он Андрею Петровичу стеречься от захватчиков.
– Кому я нужен!? – горько сказал в ответ Андрей Петрович, и тут, как обнаружилось вскоре, он был не прав.
Последнее, что запомнил Андрей Петрович, это то, как они пили за здоровье Цезаря и за Рим. При этом кричали, что Москва – это третий Рим, а четвертому не быти! В этом к ним присоединился