приверженцев Помпея.
– Нас, народных трибунов, изгоняют силой! Куда вы смотрите, люди! – тщетно кричали они толпе, теснимые со всех сторон. – Позор вам, граждане Рима! – орал Антоний. – Чем вас купил Помпей? Меня бесчестят, народного трибуна, – куда вы смотрите?! – разрывая на себе одежды, Антоний попер на толпу с хрипом, давясь проклятиями. Толпа расступилась, люди избегали его бешено вращающихся глаз. Так покинули Антоний и Курион Форум, провожаемые испугом толпы и улюлюканьем помпеянцев.
* * *
Это утро поэт Марцелл, известный в Риме острослов и злобник – сладко проспал. Он проспал визит к патрону, с которым должен был именно сегодня толкаться по всяким делам. Проспал кредиторов, которым обещал расплатиться утром… «Зато как чудесно я выспался!» – думал поэт, разглядывая мир с непривычным добросердечием. Не рассчитывая на прощение патрона и на его обед, он направил свои стопы к Форуму в надежде встретить своих друзей и, кто знает, быть может, одолжить у них денег. И тогда, тогда плевал он на этот обед, на котором патрону попадут нежную телятину, а ему суждено давиться жесткой, как подошва, старой коровой, да еще в придачу выслушивать литературные испражнения теперешних хозяев жизни, которые в стихах смыслят, как наши свинья в лукринских устрицах, и также к ним относятся… Эх! – возмечтал поэт. – Если деньжонок достану, и Зенофила ко мне расщедрится лаской… О Зенофила! – возмечтал он напевая:
Милая, щедро умею платить за любовь я любовью,
Но и язвящих меня также умею язвить.
Не издевайся же так над влюбленным и будь осторожней,
Чтоб не навлечь на себя гнева тяжелого Муз.
Такие стихи нараспев прочитал и ступил на Форум. Увы, сегодня там вместо прогуливающихся чинно матрон, кокетливых красоток в ярких покрывалах и щеголей – толпа черни запрудила свободное пространство. Пораженный остановился поэт и купил колбаску у толстого галла.
– Чего шумит народ? – поинтересовался.
– Антония с Курионом изгоняют, – сказал колбасник и добавил, вздохнув, – не к добру, все же народные трибуны, а с ними так обращаются…
Откусил поэт кусок колбаски, едва пожевал и выплюнул.
– Ну и дрянь у тебя колбаски! – сердито воскликнул. – Ты чем их набиваешь? Небось, бешеными римскими собаками и самыми учеными ослами: узнаю их ядовитые языки, размолотые в слизь употребленьем…
– Ты хоть поэт, а груб, – сказал хмуро колбасник. – На! забери назад свои гроши, мои колбаски не для таких гордецов в тогах, как ты…
– Теперь я понимаю, чего эта чернь исходит воплями. Твой наступает час, колбасник. Посторонись народ в тогах, умри поэт – миром теперь правит колбасник!
Тут встал поэт в торжественную позу и продекламировал язвительно такой стих.
Над всеми ими будешь ты владыкой, над площадью и гаванью и Пниксом.
Совет попрешь ногами, а стратегов во всем урежешь.
Людей засадишь в тюрьмы ты, и сам их там стеречь ты будешь,
А в Пританее с девками кутить.
Признайся, колбасник, не знаешь