нас у каждого в АХО карточка своя была. Вот мне говорят, что надо срочно получить для охоты два меховых костюма. Я на свою карточку записываю, беру и едем на охоту. Потом привожу, сдаю. Ну а если надо подержать какое-то время, то храню у себя. Также и Юферев. Он брал и дорожки, и телевизор, много разных вещей. Так вот они его сразу придавили припиской командировочных, а потом проверили и карточку в АХО. Когда Юферева взяли, за ним кое-что еще числилось. Мы постарались, что возможно, сдать. А чекисты сказали начальнику АХО, чтобы он написал вообще все, что Юферев брал. Потом поехали к начальнику тыла ВС. Иван Христофорович, не глядя, написал: расследовать… И Юферева вот за это привлекли. Москаленко обиделся на Баграмяна, что он с ним не сконтактировался. Тот:
– Ну что ж ты мне не сказал раньше. Оказывается, КГБ подсунуло мне такую ерунду.
А генерал-полковник Дутов, начальник Центрального финансового управления МО, так сказал:
– Кирилл Семенович, обратился бы ко мне, я имею право до 100 тысяч все списывать. Я бы своей рукой это списал.
Так мало того, чекисты придрались ко мне. Я получил отрез на брюки 133 см. А мне положено 130. Я им говорю:
– Есть такая установка, что на складе остатки ткани могут давать,
если они не на немного превышают норму.
Начальник же вещевой службы со страху говорит, что мне излишки придется сдать.
– Хорошо, приду сейчас домой, отмерю 3 сантиметра и принесу тебе сдам.
Тот:
– Что ты издеваешься надо мной? Ты бы послушал, что мне два генерала в КГБ говорили, как они меня стращали…
Потом они подсунули Лиде «большой» – жене Юферева, какого-то полковника, который стал ее обхаживать и так обрабатывал ее, что она все-таки какую-то кляузу написала. Мол, он встречался с иностранцами, но при очной ставке она от этого отказалась. Так они стали ее ущемлять. Она поступает на работу, через 2-3 дня ее увольняют под предлогом сокращения штатов. Терроризировали, создавали вокруг нее вакуум: даже соседи избегали с ней встречаться. Одна соседка проговорилась, мол, им приказали ее избегать, так как у нее муж шпион. Отключили телефон. И в конце концов она не выдержала и бросилась с балкона.
На Юферева набрали сору всякого и осудили на 5 лет. Мы ему писали письма, посылали посылки. Но жил он там неплохо. Оказывается, он хорошо рисовал, писал портреты лагерных начальников, детей. Ему сделали там даже студию. На 2 года ему срок скостили. Когда он вышел, Вишневский Александр Александрович, главный хирург МО ему материально помог, устроили. Он стал инженером по рекламному освещению. Женился на молодой художнице. Девочка у них была. А от Лиды – сын, который учился в суворовском училище. Но я с Юферовым потом не встречался, он почему-то избегал таких встреч.
С Москаленко же я работал до самой его кончины. А потом два года
обслуживал семью. Затем меня начали бросать то к Комарову, то к Покрышкину, то к Еременко, Кутахову.
В 1964 года уволился на пенсию майором. Но еще до 1991 года работал.
Николай Иванович Калашников после нашей беседы вдруг предложил свести меня с Михаилом