боли, – раздельно проговорил Кощей, – прямо сейчас ты пойдешь и уничтожишь всю деревню. В назидание. Чтобы никому неповадно было из хозяйки волшебной избы рабыню делать.
– Нет, – тихо ответила Алёнка. – Они ни в чем не виноваты!
Кот зажмурился и зажал лапами уши.
– Они виноваты уже тем, что родились! – в внезапной ярости закричал Кощей. – Когда мы завершим задуманное, ни одного свободного человека не останется. Род людской будет принадлежать нам!
Он распалялся все больше, Алёнка с пола в ужасе глядела на него.
– Тебе надобно подумать о своей шкуре. Понимаешь? Давно пора понять, что они для тебя никто. Они предадут тебя, уничтожат. Думаешь этот мужик находять на твоем месте стал бы терпеть боль? Он с радостью бы убил тебя, даже не поморщился!
Поморщилась Алёнка.
– Не говорите так… Зачем на человека наговаривать… – но в её голосе не было уверенности.
– Ага. Я вижу, что ты не дурочка. Ты тоже понимаешь, что он бы тебя не стал жалеть. Тогда отчего ты жалеешь?!
– Если кто-то слаб не значит, что ты должен равнятся на него…
– Убей их! Уничтож! – сорвался на крик Кощей. – Иначе будет хуже!
– Поняла, – вдруг прошептала Алёнка. Она не делала попыток поднятся. Лишь лежала и глядела в потолок, на затянутые паутиной балки и пучки травы висящие на бивне. "Не успела паутинку с Чудышка снять", – мелькнула обреченная мымль.
– Я поняла, – голос её окреп. – Без меня ты приказ такой не отдашь. По какой-то причине это не сработает. А это значит, что жизни тех людей зависят только от моей стойкости…
– Жизни тех людей и твоя собственная, – напомнил Кощей строго.
– Нет. Я не стану трогать их дома, – сказала она и прикрыла глаза. Боль ударила не сразу, какое-то время, показавшееся Алёнке вечностью, Кощей медлил. Девице даже закралась надежда, что он больше не станет её мучать. Он ударил именно в тот момент, когда эта надежда трепыхнулась, чтобы расправить крылышки.
Боль ударила сперва не сильная.
– Я могу сделать так, что у тебя будет болеть каждая частичка тела. И все они будут делать это по своему, – сказал Кощей. – Может быть тебе кажется, что со временем она притупиться? Или одна боль заглушит другую?
Как фонарики в рождество внутри девицы начали зажигаться источники боли. Резануло в животе, заныл зуб, по пальцам словно полоснули лезвием, приложили раскаленный прут к пояснице, вырвали клок волос, засадили крюк под…
Каждая новая боль не отменяла старую, а превращала её в многомерную страшную композицию.
– Скажи лишь "да"и все прекратится, – вкрадчиво проговорил Кощей. – Какое тебе дело до чужих жизней? Думай о своей.
Алёнка молчала. Только с сипом рвалось дыхание из носа.
– В конце концов, ты можешь даже не смотреть. Отдай приказ избе и ступай себе гоняй чаи…
Девицу содрогнуло, Кощей оскалился, ощущая удовлетворение, но Алёнка просипела:
– Чудышку это не по душе… Как я могу заставить её быть плохой…
Эти слова вывели