орал так, что каменное пространство вокруг наполнилось эхом, загудело и задрожало, но я не прекращал свои дикие вопли. Сердце изливалось наружу, не жалея себя, ему было тесно у меня в груди, оно искало кого-то, кто облегчит страдания: «Мама, прости меня, глупого!»
Вспомнив маму, я представил, как она молилась, и сам закричал: «Господи Иисусе! Спаси меня!»
Эхо в моем мешке закружилось вихрем и вырвалось наружу. Стены затряслись, стали трескаться, множество камней посыпалось со всех сторон. Я стоял на коленях среди безудержного камнепада и не уворачивался от него. Каждый удар, нашедший меня, воспринимался как справедливое наказание. Сотни мелких камней словно душем окатили меня, но ни один большой не долетел до этого, уже смирившегося с заслуженной смертью тела.
Пыль залепила глаза, и я зажмурил их. Вскоре ощутил, как вибрация стихает, монолитный грохот рассыпается на множество отдельных звуков падающих одиночных камней. Вот последний камушек процокал по рухнувшим собратьям и ударил меня в кисть правой руки, как бы говоря: «Действуй! Чего спишь?»
Воцарившаяся наконец тишина была похожа на ангельское пение. Я боялся открыть глаза, а в голове звучало: «Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!»
Ресницы слиплись от пыли, как после долгого болезненно-тяжелого сна, и не желали размыкаться, но чувствовалось, как теплые солнечные лучи успокаивают и обнимают. Слава Богу! Спасен! Но пока точно не дома. Порывистый ветер бил в лицо, донося аромат свежескошенной травы.
Насилу осмелился взглянуть на это удивительное место. Прямо передо мной в обрамлении густого леса простиралась большая поляна, полная цветущих ромашек. Буйное разнотравье послушно ложилось перед стареньким дедушкой, ловко орудующим косой. Всё вокруг благоухало спокойствием, размеренностью и каким-то пока недоступным для меня глубинным смыслом.
«Дедушка недалеко, – думал я, – неужели он не слышал ни обрушения камней, ни моего крика?» Обернулся, чтобы увидеть, что осталось от каменного мешка, но, как ни странно, за спиной продолжалась всё та же трепетная ромашковая поляна. В недоумении я сделал шаг, и с ботинок посыпалась каменная крошка, подтверждающая истинность последних событий.
– Здравствуйте! – громко обратился я к дедушке. Старичок услышал. Он отложил в сторону косу и по-молодому бодро устремился ко мне. Никогда в жизни я не встречал такого светлого, доброго лица!
– Радость моя! А я заждался тебя, – сказал дедушка и запричитал, на ходу осеняя себя крестным знамением: Слава Богу! Слава Богу! Слава Тебе, Господи!
Его любящие глаза излучали неподдельную радость от встречи со мной. Со мной, таким равнодушным, лживым и глупым! Это я почувствовал настолько отчетливо, что захотелось упасть на колени, уткнуться в его старческие руки и плакать, плакать, плакать, пока не выльется в слезах вся моя грешная душа.
– Поплачь, сынок, поплачь. – Старичок тоже встал на колени, обнял меня и долго гладил по голове, словно своего