роду. Не боярину Илье Николаевичу лично. А тот же управляющий, так и вовсе пожизненную. Знал человек, на что шел, так и привилегии имел значительные.
– Ключи, – напомнил Николай.
Тяжелая связка в которой было никак не меньше дюжины ключей разных размеров и конфигурации, негромко звякнула о столешницу, и управляющий повернулся, чтобы выйти из кабинета. Но уже у двери он повернулся еще с одним вопросом:
– Куда прикажете стелить на ночь, Николай Ильич? В свою спальню, или…
Николай задумался совсем ненадолго:
– Пока траур сорокадневный не пройдет, буду спать как прежде, у себя. А потом решу. Иди уж, Арсентий Палыч. Стоп! А где сейчас Анфиса Никаноровна?
– Так в библиотеке же…
Управляющий показал рукой на крайнюю правую дверь; плотно прикрытую. Таких в кабинете, кроме входной, было четыре. Абсолютно одинаковых – то ли ради симметрии, то ли помещения за ними скрывались одного размера.
– Спокойной ночи вам, Николай Ильич.
Не дождавшись еще вопросов, и поклонившись, управляющий закрыл за собой дверь, и теперь таких, наглухо захлопнутых стало пять. А бояричу отчего-то стало жутко. Он словно в темнице оказался. Ни единого звука здесь не было. Вот разве что шорох, а потом и хруст разрываемой бумаги конверта с княжеским посланием разорвали гнетущую тишину, и боярич встрепенулся. Еще и прогнал по жилам магическим искры, отчего «жить стало лучше, жить стало веселей». Особенно с учетом того, что его, боярича Николая Ильича Шубина, вызывал к себе на понедельник князь Владимирский Столетов.
Ну, прямо так в письме не указывалось. Вызывать боярина, или даже сына его князь права не имел. И в изысканных канцелярских словах звучало приглашение. Но – конкретно на день и час, и отказаться, без уважительных причин, Николай на мог. Сейчас же пожалел, что время это не пришлось на школьные часы. Одернул себя, и собрался было пойти уже в библитотеку – проверить, как там дела у Анфисы.
Но прямо перед ним был целый двухтумбовый стол с восемью ящиками. И как было удержаться, и не заглянуть в них. Тем более, что на часах, что висели над входной дверью, с делением циферблата на двадцать четыре часа, но не имели секундной стрелки, часовая еще не дошла до двадцати одного часа вечера.
В основном в ящиках были бумаги; не так много, как хотелось бы. Верхний слева порадовал кошелем с золотыми и серебрянными монетами. Пересчитывать Николай не стал, но тут же приватизировал. Тем более, что размерами кошелек был не так велик, как хотелось бы, а в его достаточно свободной одежде и вовсе потерялся. Тут же были и банкноты; почти на тысячу рублей. По курсу – примерно знал парень – это выходило не больше ста золотых.
– И то деньги, – ухмыльнулся он.
Подумав, он вынул кошель, уполовинил его примерно, на глаз, и спрятал опять, уже вместе с половиной бумажных денег. Больше ничего интересного он в столе не обнаружил. Даже те самые разрешительные доку�