игры света и тени, всех этих переливов, что побуждают чувствовать себя художником, – только «шмяк» и кривые, пинающие мяч человечки. Казалось бы, поступивший в университет молодой учёный должен расти над собой, а здесь – сплошное упрощение сознания.
Зинаида Павловна показала детям коллекцию палочек, которой искренне, по-детски радовалась. Там было разное, всякое – и веточки всех мастей, и пуговички, и разные мусорные штучки, подобранные на улице, прямо под ногами. Вознесенская видела, что окружающие не особенно вдохновлены совершающимся, но осуждать профессиональные преподавательские методы не стала. В конце концов, каждый развлекается по-своему, и составить композицию из палочек и сфотографировать её на смартфон – тоже, своего рода, искусство. Под конец занятия Зинаида Павловна взяла одну из палочек и нацепила на себя – так, для пущей привлекательности. Но, как ни странно, взрослая женщина в элегантном платье и практически кирзовых грубых сапогах смотрелась с палкой на шее всё-таки необычно. Точно запомнишь, если встретишь ненароком на улице.
* * *
Героиня сбросила кроссовки, да так, что бедняги описали дугу в воздухе, и проорала:
– Нииииик! Я сегодня рано!
«Нииииик» откликнулась очень скоро, используя спокойные выражения – то была сестра девушки, излучающая вокруг себя, где бы она не появлялась, сияющий свет и гармонию, приправленную ноткой тончайшей, но иногда едкой для окружающих мудрости. Сестра победоносно вплыла в комнату и чинно поздоровалась со своей подопечной. Она спокойно, по-философски воспринимала все странности не своей сестрицы: и любовь этой девчонки подолгу сидеть в комнате и читать, и странную замкнутость, и удивительную работоспособность, да такую, что девочка часами могла сидеть за компьютером и не останавливалась, если чего-нибудь не рисовала и не делала. Неиссякаемое вдохновение девочки могло передаться и окружающим, и вот, глядишь, уже не только она, но и люди вокруг вслед за ней что-либо делают. Результаты давали о себе знать – цифровые картины Вознесенской поражали воображение многих преподавателей, да и Вася знала о своём таланте и спокойно относилась к тому, что рисует лучше сверстников и многих учителей – тем более, рисует из головы, а не производит копии – «пустые срисовки», как она называла их. «Пустые срисовки» всё-таки иногда догоняли Васю, и той приходилось воплощать их для каких-нибудь курсов или университета: её подгоняла необходимость учиться и совершенствоваться в области рисования, а благодаря срисовкам она с успехом могла достичь этого. Вероника Вениаминовна спокойно смотрела на увлечения девочки: чем бы дитя не тешилось, лишь бы в вуз поступило. Дитя поступило – рубеж раз достигнут.
Вероника Вениаминовна прекрасно ориентировалась в доме – в своей, повторюсь, обители – и могла буквально за несколько секунд с ходу назвать, что где стоит, что где лежит; извлечь, словно фея из сказки, любую книгу на заказ с любой полки, неизменно знала, что чем мыть, каким «Доместосом»