окно на затянутое тучами небо. – Дождь сильный, когда он пройдет…
– Нет-нет, не беспокойся. Здесь он уже заканчивается, и небо вот-вот будет ясным. Я скоро буду, не скучай! – и Каро завершила звонок.
Час спустя дождь действительно кончился, но Каролина все не возвращалась. Монс звонил ей несколько раз, сначала слушал длинные гудки, а потом, после очередного набора номера, равнодушный женский голос сообщил ему, что абонент временно не доступен. Не зная, что и думать, парень схватил ключи от машины и поехал в город. Ливень кончился, но противный мелкий дождик и не думал проходить, дорога была мокрой и скользкой, а небо все так же скрывала густая пелена туч. С тяжелым сердцем Хольмберг осторожно ехал по серпантину вниз к трассе, ведущей в Ниццу, то и дело набирая номер Каролины. Но в ответ звучало неизменное: «Абонент временно не доступен». За очередным поворотом Монс увидел, что часть дороги оцеплена, и там же стоят машины полиции и скорой помощи. Сердце его упало. Он притормозил у обочины и вышел из машины.
– Мсье, на этой части трассы произошло ДТП. Вы можете объехать или вернуться назад, – сообщил ему полицейский.
– Что случилось? – спросил Монс.
– Девушка на скутере вылетела с трассы. Занесло на мокром асфальте.
– Что?! – Хольмберг рванулся к машине скорой помощи, куда только что подвезли носилки, на которых лежало накрытое с головой тело.
– Туда нельзя, мсье! – полицейский бросился за ним.
Монс не слушал его, он подбежал к носилкам и схватился за них, с мольбой глядя на медиков. Один из них молча откинул край белой простыни. Хольмберг почувствовал, как все внутри него каменеет. Каро, его милая, солнечная, живая Каро, лежала непривычно тихая и застывшая. Глаза ее были закрыты, от виска к темени тянулась багровая рана, овсяные локоны, которые он так любил целовать, слиплись от крови. Юноша опустился на колени перед носилками и в отчаянии закрыл лицо руками. Он не видел и не слышал больше ничего. Только побелевшее, неподвижное лицо Каролины стояло перед его глазами, словно кто-то вырезал и наклеил его изображение. Больше не было ничего. И мира тоже не было. И никогда уже не будет. Вообще ничего и никогда уже не будет. Это страшное слово «никогда» пульсировало в мозгу Монса, вытесняя все. Никогда он уже больше не обнимет ее, не прижмет к себе, не поцелует. Никогда уже не услышит ее смех, ее голос, не почувствует тепла ее тела. Никогда…
Последующие дни слились для Монса в один беспросветный кошмар. Откуда-то взялась мадемуазель Шарби, и сновала повсюду, словно крыса, деловито и по-хозяйски глядя на дом – на их с Каро дом, и распоряжалась в нем как в своем собственном, раздавая приказы сухим скрипучим голосом. Впрочем, Хольмберги тоже приехали, Беллатрикс даже пыталась поговорить с сыном по душам, но тот, оглушенный своим горем, совершенно не слышал ее. Было решено похоронить Каро в Париже на кладбище Монмартр рядом с родителями. Точнее, так решила мадемуазель Шарби, но никаких оснований возражать ей не было.
В