закона. Эрлих был приговорен к смертной казни, а потом освобожден – так не бывает, понимаешь?! Твой отец не был наивным человеком, я свидетель этому. С бундовцами буквально была игра в кошки-мышки с известным заранее исходом. Следствие по делу Эрлиха и Альтера вели высшие чины НКВД, докладывавшие о ходе его Берии и его заместителю Меркулову. Они сидели в разных камерах. Следствие было очень активным. Альтер держал голодовку, пытался требовать законности в ведении следствия, объяснения. В конце концов, их расстреляли, вернее, расстреляли Альтера, а Эрлих покончил жизнь самоубийством в камере.
Очень много с ними было намешано. Эти люди участвовали во многих событиях, поплатились за все это. Намерения их были честные. Отец твой, Витя, был знаком с ними до их приезда в СССР, ничего точнее неизвестно. Он приехал из Мексики через Нью-Йорк в Москву, был награжден орденом. На отдыхе познакомился с молодой женщиной, быстро женился на ней, потом ты родился. Потом его арестовали.
Крон вздохнул и набрал воздуха. Разлил по бокалам коньяк, который закончился на глазах, и покачал головой: «однако».
– В польской среде, в посольстве, скажу тебе, плели против арестованных интриги, не без подстрекательства, конечно, энкаведистов. На Эрлиха и Альтера наговаривали, это было неизбежно. Не буду говорить о причинах этого. Эти люди много сделали для выживания и свободы Польши. Эрлиха и Альтера Советы хотели послать в США и даже вели об этом переговоры, но потом все изменилось. Или не изменилось, они очень любят дьявольские игры. Цы-цы, надкуси и проглоти. Несправедливо стать участником, Виктор, таких игр, и неправильно.
Твоему отцу, Витя, после ареста на следствии перебили пальцы, от этого их уродливость и неподвижность. Не молотком били, наверное, но каменной пепельницей, вполне возможно. Но может быть, и молотком, с них станется, – рассказал этот очень крепкий старик. – Левка, упрямец, не подписал на себя ничего, потому, думаю, его не уничтожили. Ничего наверняка я не знаю о нем.
Крон опять выпил сильного сока, пробуждавшего его к жизни. Виктор отказался, вкус его был для него неприятен, слишком резкий.
– И вы никогда с ним за все годы не связывались, не пытались связаться? – поинтересовался Виктор.
– Наш министр просвещения в 1960-е годы ездил в Ленинград на встречу с родным братом Абрамом, отсидевшем свою «законную» десятку. У Залмана в Ленинграде жил и двоюродный брат, известный там поэт Лев Друскин, ты не слыхал о нем, Витя? Он уехал жить в Германию потом. Я передал с Залманом данные Левы и письмо для него, но Залману обнаружить его не удалось несмотря на усилия: никто ничего о нем не знал, с кем он ни беседовал, нет и все, – повинился Крон. – Вот ты и сам, Витя, не знаешь, где он, что с ним, с твоим отцом?
Здесь Витя обнаружил, что пить-то уже было нечего. Стол опустел, Хава растерянно поискала чего-нибудь своими чудесными глазами, ничего не нашла и посмотрела на мужа: «что делать, Аркаша?».
Тот медленно поднялся и принес из другой комнаты еще бутылку. На этот