это? – спросил я, уже догадываясь, что услышу в ответ.
– Это ты, Тринадцать, – не разочаровал меня Дворжак. – Тот, кем ты был. У нас есть ещё, – он оглянулся на циферблат архаичных часов, – двадцать восемь часов. Вопросы, предложения?
Думать о незнакомце с записи, как о себе, не получалось. Я даже пробовать не стал. А вопросы у меня были и в избытке.
– И почему я должен был это увидеть?
– Что, никаких догадок? Внезапных озарений?
Я всё же обернулся, чтобы убедиться, что мне не показалось. Дворжак явно развеселился, словно ввернул удачную на его взгляд шутку, это было слышно по голосу. Он стоял, прислонившись бедром к письменному столу, а в руке крутил серебристую сферу памяти – её открытый контейнер стоял там же на краю стола.
– Например?
– Это ты мне скажи, Тринадцать.
– Хватит, – я неожиданно разозлился. – Хватит называть меня Тринадцать. У меня есть имя. Или было имя. Какое? Давайте, доктор, назовите меня по имени. Вы храните эту банку на самом видном месте, словно охотничий трофей, положили с прибором на этику корпорации и вырастили тифона у совета директоров под носом. Что это? Чувство вины, тщеславие, личная месть? Хотя бы дайте мне нормальное имя, прежде чем использовать в своих целях.
Он широко улыбнулся, словно чего-то такого от меня и ждал, и сказал:
– Допустим, Виктор.
Это было слишком быстро. Слишком просто. Конечно, я ему не поверил.
– А дальше?
– А дальше умерло вместе с носившим это имя человеком. Тебе не нравится Виктор?
Я не мог прочесть выражение на его лице. Ожоги и всё такое. Он не выглядел задетым моей вспышкой, и протокол наказания не сработал, и что это могло означать? Правильно, запись не оставила меня таким уж равнодушным, как мне хотелось себя убедить, но пока я ни на кого не кидался, я мог психовать сколько угодно.
Сам он говнюк, этот прошлый я, просрал собственную жизнь, я мне теперь, значит, не думать о себе.
– Так он мёртв, – сосредоточился я на том, что имело хоть какой-то смысл.
– Ровно настолько, насколько возможно быть мёртвым в наше время.
Или не имело. Зачем я вообще продолжаю искать в происходящем смысл?
– И что же это должно означать?
– Как насчёт Марк? Отличное имя для новой жизни. Такое, – он пошевелил пальцами в воздухе, подбирая слово, – знаковое. И, отвечая на твой вопрос – ты ведь здесь. Так насколько мёртв человек, если его сознание, его личность продолжает существовать?
О, нет, только не это. Кажется, Дворжак был настроен на проповедь о непрерывности сознания как форме бессмертия. Эта теория с натяжкой работала для полной эмуляции, даже если наплевать на энтропию и все вытекающие последствия, но я-то тут при чём? Или мой прообраз всё-таки мёртв, а нейрокарта – это всё, что от него осталось? Эти игры в загадки начали меня порядком утомлять. И, ладно – Марк так Марк. Даже если он выдумывал имена на ходу, это явный прогресс после набора цифр.
– Пусть