ни как это делаю, ни насколько это вообще реально.
– Ты везучий сукин сын. Ты даже не представляешь, насколько же ты везучий. Что ж, давай приведём тебя в порядок.
Взявшегося приводить меня в порядок экзоинженера звали доктор Дворжак, и на вид ему было лет двести, не меньше. Не потому что он выглядел старым, нет. Он выглядел архаичным. С этими своими довоенными модификациями и исковеркавшими половину лица старыми ожогами, обритой под ноль головой и матовой пластиной усиленного плексигласа с двумя рядами гнёзд под периферийные устройства, заменяющей ему часть черепа. С обожжённой стороны в глазное яблоко у него была вживлена какая-то древняя оптика, и если не присматриваться, то его можно было запросто принять за потрёпанного андроида первого поколения.
Он забрал меня из демонстрационного зала, по безлюдному ярко освещённому коридору провёл в санитарную часть и просто оставил там, велев отмыться от присохшей крови и отработанной экзоматерии, и никуда не уходить, пока он не вернётся. По всей видимости, расчёт был на то, что дальше я уж как-нибудь сам разберусь.
Я разобрался.
Не сразу, но я убедил себя, что ничего страшного, если я немного осмотрюсь. Санитарная часть представляла собой блок из нескольких смежных помещений – раздевалки, уборной и душевых. Предвещающее наказание покалывание возникло всего пару раз – когда на пробу я попытался выйти обратно в коридор, когда прикидывал, смогу ли забраться в вентиляцию, и когда смог наконец-то определить источник резонации. Теперь я точно знал, что не могу всерьёз планировать бегство, и что обратную рекомбинацию запускает моё дурацкое сердце, ну, или что там теперь у меня вместо него было под кораллом.
В душевых я взял первый подвернувшийся под руку флакон, оказавшийся жидким мылом, и на короткое время заставил себя забыть обо всём, кроме льющейся сверху горячей воды. Тепло и покой обволокли меня, ни на секунду не отпускавшие с момента первого пробуждения напряжение и страх наконец-то отступили ненадолго. В какой-то момент я просто сел на пол душевой и застыл в душном коконе пара, вздрагивая от пробирающего крупной дрожью озноба.
И тогда меня накрыло.
Я далеко не сразу понял, почему каждый вдох отдаётся болезненным, похожим на сжимающиеся тиски ощущением в груди, почему толком не удаётся выдохнуть, а все внутренности словно завязались тугим узлом. Я задыхался и не знал, как это остановить.
Кто-то выключил воду, а я так и остался сидеть, согнувшись пополам и давясь неудачными попытками протолкнуть воздух через сведённое спазмом горло. На плечи мне упало что-то мягкое, и я бездумно вцепился в края.
– Сейчас тебе кажется, что всё плохо и дальше будет только хуже, – негромко заговорил доктор Дворжак. – Возможно, хуже ещё будет. Но поверь мне, это пройдёт.
Я не мог ему ответить, физически не мог. Я прижал скомканный в кулаке край полотенца ко рту, чтобы хоть как-то заглушить все эти жалкие, отвратительные звуки, которые издавало моё содрогающееся тело, но не особо преуспел. Меня трясло, внутри словно что-то