грыз сухари.
Боря между тем в это время гулял с Маринкой по парку и очень смущался, хоть и не подавал виду – Маринки смущался. Дело в том, что ещё перед свиданием он для себя решил, что обязательно Маринку сегодня поцелует, а теперь не знал, как к этому подступиться.
Время шло, а Боря Маринку так и не поцеловал, столько моментов было. В конце концов пошли взяли пива и сели на лавочке. Выпили по бутылке, Боря сбегал, купил себе ещё литр, потом ещё сбегал литр купил. Потом поцеловал-таки Маринку в губы, та улыбалась, улыбалась весь вечер и молчала почти всё время. Затем уже стемнело, и Боря с чувством выполненного долга проводил Маринку до дома. И поспешил к себе, очень поспешил, потому что знал, что чем быстрее прибежит домой, тем быстрее отольёт, потому что от выпитого объёма пива Боре с какого-то момента стало казаться, что его мочевой пузырь сейчас разорвётся. Он почти бежал и у Витиного дома понял, что всё, или сейчас выльет из себя всю эту выпитую жидкость, или ему конец. Боря глянул по сторонам, заскочил в Витин подъезд, рванул под лестницу, мгновенно расстегнул ширинку и…
Перед глазами у Вити стоял он сам, весь, Виктор Пряничников, его аккуратно подстриженные волосики на голове, расчёсанные на ровный пробор, белое полотенце, обмотанное вокруг талии, и вот он, атлет: ноги, мускулистые, крепкие, пусть и коротковатые, бицепсы, почти массивные, уже сильные, красивые плечи…
Струя Бориной мочи, так затомившейся и рвавшейся наружу, стремительно и с огромной силой полилась прямо на голову, на волосы, на проборчик Вити именно в тот момент, когда он, великолепный атлет, такой парень! сидя на корточках, представлял в очередной раз не только свою накаченную грудь, но и точечки сосков на ней, симметрично расположенных относительно средней линии тела.
Витя замер, остановил дыхание… Он сидел на корточках не шелохнувшись, а струя Бориной мочи лилась потоком на Витю и лилась, била его в лоб и в лицо и била, и казалось, этому потоку не будет конца. Моча текла по темени, сбегала за шиворот, проникала на ту самую великолепную Витину, пока ещё почти безволосую, грудную клетку, заливалась по спине сзади под ремень и просачивалась в штаны, до трусов, обильно омачивала колени, попадала в ботинки, доходила до ступней, до носков и текла моча, текла…
«У-у-ух!» – выдохнул Боря протяжно, стряхнул последние капли с конца, застегнул ширинку и, немного стыдливо озираясь, облегчённо вышел из подъезда. Он не мог поступить иначе, Боря-дипломат, как не отлить под эту лестницу этого Витиного подъезда, обделался бы прямо на улице. Вот до чего некоторых свидания доводят! А подъезд вымоют. Поворчат, конечно, на алкашей, загадивших всю лестницу, и вымоют, даже запаха почти не останется.
А Витя оказался обоссаным, увы. И стал Борю с тех пор ненавидеть больше всех.
…
– Дмитрич, привет!
– Чего надо?
– Что ты так сразу. Скажи, что не так с женщинами Ибицы?
– Отстань. Сказал потом, значит потом. У меня сейчас забота – горизонт.
– Какой горизонт?
– Не могу понять, на горизонте