от потери.
– Михаил Александыч, Александро Александыч, – перебирая знакомые ему с детства слова, он все еще раздумывал, сымать ботинки, али обрадовать с крыльца.
– Потап, – как можно более серьезно обратился к нему Михаил. Врубель, как и многие молодые люди последнего, уходящего десятилетия 19 века, не понаслышке был знаком с трудами современных западных фило-психологов, и, отчасти, их понимал. Необходимо при всяких волнительных состояниях уважительно и серьезно к человеку относится, уважение, оно, ставит человека выше твари всяческой.
–Ты, Потап, человек хороший, – начал было высокую тему уважения Врубель. Сейчас надо как-то повернуть на отрешенность от всякой суеты. Изрядно они мухлюют, как ростовщики в России, с этим уважением и отрешенностью, пронеслось в голове.
–Вот!– не выдержав более стоять на пороге, обутый, с распахнутым пальто, ринулся в сторону Врубеля Потап, – Барин, вот, – тряся грязной кучерявой шевелюрой над чашкой свежей простокваши от Настасьи Филипповны, Потап протянул громадную, размером с ухват, ладонь, – вот, сокровище откопал, вернее, Сударь, унюхал, учуял, и подарил, отблагодарил за всю его жизнь веселую и самую лучшую, вместе с вами и со мной, Михаил Александыч! – Потап наконец зарыдал что есть мочи, успев аккуратно разместить «сокровище» на обеденном столе. Сокровищем оказался платок, мятый, грязный, точь-в-точь, как во сне. «Что за мистика!»
Аккуратно, и даже боязливо как-то потянув один уголок платка в свою сторону, Михаил увидел свечение, будто россыпь бриллиантов. Вот так Потап! Откуда такое богатство? Уже более смело целым указательным отодвинул он мятое полотнище грязного сукна. Как? Какой огромный! Да и светится голубым, и желтым враз! Вот так Сударь! Врубель не знал, о чем думать на ночь с таким странным приходом, поэтому предложил Потапу отпить простокваши и лечь спать пораньше, а завтра видно будет. Настасью Филипповну Потап обожал до страсти и боязни, и любое угощение с ее стороны считал весьма положительным ответом на все его мысленные просьбы и даже личные вопросы, поэтому и он, мысленно соглашаясь с ней, выпил залпом предложенный ужин.
Наутро, позевывая и все еще не ощущая пустого желудка, Врубель обнаружил около своей кровати Потапа в пальто, калачиком свернувшимся на коврике. Тот сладко спал, и широко улыбался во все зубы. Врубель улыбнулся, но тут же осекся, вспомнив и сон, и сопутствующие крайне настораживающие обстоятельства.
«В церковь, что ль, сходить? Да что ж, это правда, невезение-то такое, все по пятам за мною ходит? Как совестно-то перед матушкой. Праздно, я, что-ли учился в семинарии? А тут еще дьявол что случается, и Сударя теперь нет, и Потап расстроенный. Нет, очевидно, надо пойти в церковь, как матушка делала, и все у них с отцом ладилось. Колокола еще не бьют, а уж светло. Тоже странность». Врубель аккуратно встал, и, не надев брюк, в одних кальсонах и верхнем пальто на плечах, вышел во двор к умывальнику. Две вороны, взгромоздившись на маленький, потускневшего белого цвета, кувшин с трещинами по бокам, добывали