веди себя так.
– Как?!
– Словно скользкая женщина. Научись любить трудности, – дал очередное наставление Морис, философски указывая перстом на одинокое дерево на холме.
Вдруг он поднял с земли сухую ветку и отбросил шипящую гремучую змею подползающую к сапогу Генри.
– Я думал – это труп шипит.
– Если бы ты думал – не валялся бы сейчас в говне. Я тебя спас, снова – можешь мне помолиться и восхититься моим великолепием. Но знай, что я больше предпочту салунную вакханалию…
– Понял.
Стрелок подошёл к всё ещё хрипящему судорожно бьющемуся в конвульсиях дикарю и разнёс бедолаге череп сапогом, из садистских и гуманных соображений, избавив от страданий человека – смешав его мозги с кровью и отправив к немым товарищам. Затем он сорвал ожерелье со словами: «Ухо не принадлежит тебе, ты меня не убил!», выкопал когтями ямку возле валуна, бросил в могильное углубление трофей, засыпал и хорошенько, со звоном утрамбовал каблуком, словно крайнюю плоть иудейского младенца ещё в неосознанном животном состоянии подвергшегося испытанию лезвия, дабы не съели стервятники. Великая плоть заслуживает погребения. Он поднял взгляд к небу. Орлы улетели. Солнце на мгновение ослепило старого ковбоя сквозь редкие ветви сухого древа познания…
Глава IV «Самый богатый человек в Доусон-сити»
Оставь надежду, всяк сюда входящий.
«Божественная комедия»
Данте Алигьери
Усталые оборванные путники «удачно» повернув колесо фортуны – пешим ходом продолжая тернистый путь даже не заподозрили, как август сменился на сентябрь и наступила календарная осень, самое прекрасное время года. Такие обыденные удобные банальности, как: времена года, название месяца, дня недели, точная дата, календарные праздники и выборы – заблудших во мраке ковбоев не заботили.
Впитавшиеся в ткань фрагменты лошадиных внутренностей, жир человеческих мозгов и сгустки крови на жаре изрядно попортили одежду и внешнюю ауру пеших стрелков. Периодическое купание в бурном Пекосе утолило жажду, приятно освежило тело и дух, но шмотьё не отстирало. Трупные соки только глубже въелись в волокна благодаря проточной воде, что впоследствии, на жаре ещё и придало формальной жёсткости структуре. Зато удалось отмочить и отодрать тяжело налипшую на тело материю.
Верхняя одежда Мориса Бина итого уже успела прогнить, а тотчас и вовсе срывалась лоскутами под давлением собственной тяжести и веса рассыпанных по карманам патронов, монет и прочего. Вид его сделался гораздо более жутким, чем в первом появлении и это вполне удовлетворяло его специфические прихоти и придавало счастья. На всю округу стоял гнойный запах мертвечины.
Джонс поник умом и духом в мрачную бездну негодования. Молодое сердце качало лишь ненависть и отчаянье. Трудности перестали воодушевлять. Чувствовал он себя хуже, чем когда-либо на памяти и уже морально был готов лечь на землю, распластаться подобно трупу шерифа, разложиться