Воронин узнал своего благодетеля-спасителя.
– Ой! Яков Семёнович!
Они приехали в извозчицкий трактир. Воронин спросил полштофа водки и ветчины с хреном, хотя день был постный. Петровский ограничился чаем и бубликами.
– Что дальше, Яков Семёнович? – поинтересовался захмелевший Воронин через полчаса.
– Дальше… Отвезу вас на квартиру, а утром пойдёте на дело.
– Прямо так, сразу?! – поразился секретный агент.
– Да-с. Зачем оттягивать?
– А… оружие?
– Утром получите.
Похмелившийся и умытый Воронин сидел на кровати и внимательно слушал инструктаж. Петровский говорил раздельно и внятно, для пущей убедительности перейдя на «Ты»:
– Постучишься, назовёшься. Скажешь, что бежал из крепости, и тебе нужно пересидеть два-три дня. Он тебя впустит. За чаем незаметно подсыплешь ему в стакан вот этот порошок. Это опиум. Когда объект уснёт, зайдёшь сбоку и выстрелишь в голову, в упор. Ну, как будто он самоубился! Затем положишь на стол вот это, – в руку Воронина легла четвертушка бумаги с написанной на ней предсмертной запиской:
«Умираю, потому что разочаровался в светлой идее коммунизма. Он никогда не наступит, ибо нельзя достичь гармонии в обществе методами терроризма и насилия. И. В. Шабалин»
Записка была написана почерком Шабалина. Имелся в службе «Л» и такой специалист.
– Вот это тоже положишь, – Петровский протянул открытку с Немезидой.
Воронин почесал в затылке:
– Неубедительно как-то… Откуда бы я его новый адрес узнал?
– А от товарищей по борьбе с самодержавием, которые тебя из Петропавловки вытащили!
– Это, какие же товарищи? – удивился Воронин и развязно взял со стола без спросу штабс-капитанскую пахитосу.
– Ну, как же! Нуйкин и Ляхов! Денег караульному начальнику дали – он тебя и выпустил.
– Нифига себе! Откуда у них столько?
– Специально банк ограбили. В смысле, экспроприировали.
Ограбление «Международнаго Коммѣрческаго банка» и впрямь имело место три дня назад. Представив, что ради него товарищи аж банк ограбили, Воронин приосанился.
– Вот машинка, – Петровский положил на стол американский капсюльный револьвер Ле Матт с барабаном на девять камор и вторым стволом двадцатого калибра под картечь.
– Убойная штука, – одобрил Воронин, засовывая прибор за поясной ремень.
Петровский, подождав, пока догорит пахитоса, спросил:
– Вопросы есть?
– Нету вопросов, Яков Семёнович. Вернее, есть один: как я туда попаду? Я на Васильевском ни разу не был, могу заблудиться.
– Я извозчик, не забыл? Лично тебя отвезу.
И они поехали.
По дороге Воронин нервничал. Канючил, что от холода сводит руки, что щемит сердце.
– У меня ревматизм, а от него порок сердца, между прочим!
– А чем лечишься? – поинтересовался штабс-извозчик, пошевеливая вожжами.
– Настойкою дигиталиса. Только, у меня её в тюрьме