выждал Сэм, – я продолжу. Аналогия, значит, эта вымышленная, она точь-в-точь, как и ситуация Мистера Уайта. Сейчас поясню. Принцип подобных часов не так давно явил миру именно Мистер Гук, но это было бы не так важно, если бы Мистер Ньютон, подле которого наш студент Джон преданно ошивается, они, эти два учёных, они не то чтобы враги, назовём это явление просто сильным отсутствием научной взаимности. Мистеру Джону я несколько раз сказал, что данные часы имеют пружинный механизм, но он всё равно решил таким образом сделать подарок своему профессору. А пружинный механизм, напомню, внедрил именно Сэр Роберт Гук.
– А если Ньютон узнает? Он же ведь наверняка погонит от себя этакого заботливого аспиранта?
– Может оно и так, но рано или поздно он и сам где-нибудь в другом месте проколется, раз нутро его имеет такую непоколебимую склонность к подобному. Джон человек не научной стези, да и преданность у него сама видишь какая, так что лучше мы будем использовать этот проводник, нежели кто-то спонтанный. А на счёт погонит, знаешь, у меня давно уж есть одна выверенная теория: чем умнее и замороченней человек, тем меньше в нём логики, по крайней мере, логики той, что для всех остальных является нормой. А его мышление, его поступки в свою очередь, все окружающие его простые люди часто воспринимают это как бред, как галиматья, хотя спустя какой-то отрезок времени его, некогда сумасшедшие алгоритмы, они свободно живут уже в обществе в полном обиходе. Но в суете подножных дел ведь никто и не вспомнит, никто даже и не догадается, что он существует этот извечный принцип малого и большого колеса жизни.
Они не успели договорить, но понять они друг друга вполне сумели. Пришли клиенты и обернули супругов Роут в привычный их режим, а вскоре должны были ещё придти и гости, а точнее дамы на краткий, небольшой будничный вечер, чтобы провести, так сказать, в уюте ещё один зимний вечер. Ещё не темнело, но ощущение наступающей ночи уже витало призраком где-то меж хмурых деревьев и домов. Там же и шёл Джон. Невероятно воодушевлённый, он думал обо всём разом, он улыбался, и ему было настолько хорошо, что он даже ни разу не вспомнил имя Исаака Ньютона.
Дорога к дому для Мистера Ньютона была равномерной и в основном она была погружёна в сон. Не то чтобы Сэр Ньютон изначально сев в карету, тут же пал в пропасть без сновидений, которые, кстати, и в обычные дни к нему-то особо и не заглядывали, он просто вошёл в своё излюбленное состояние полудрёмы и съёжившись, он то и дело, лениво всё перемежал краткую текущую реальность со своей внутренней пустотой, в которой тлеющими волнами иногда всё же вновь оживали стайки многих незабвенных идей. Вид из окна, как ему и полагается, периодически менял свои формы и очертания, зимний ландшафт по-прежнему был дремуч и уныл, чего невозможно было сказать о извечно весёлых попутчиках. То и дело, рассыпались какие-то пошлые шутки, пестрели нелепые рассказы, да колебались какие-то вымышленные истории. Под шум дороги и морось дня, что грузно скользил