оказывали особый уход. Ужин, естественно, чуть позже принесли в номер, точнее, что от общего стола осталось. Какая-то, то ли похлёбка, то ли гуляш из гороха, паприки, грибов и говядины, там же на подносе был ещё пирог с рыбой, который, собственно, Ньютон и отведал, задумчиво стоя у окна и привычно кроша едой на пол. Он вновь оглянулся: стол, медный подсвечник, занавески бордо, вид из окна такой же похожий – всё это возникло пред ним как-то разом, возникло неким скопом и, тут же, встряхнуло его память. Наверх снова поднялись горечи, пламя и пепел вновь усиливали тот скрип души, что непередаваемой пустотой звенел внутри Ньютона, напоминая о всех канувших, о сгоревшем его жилище, и о необратимости его жизни. Ньютон давно уж имея эту никому не любую привычку стоять у окна и крошить каким-нибудь куском пирога, молча глядя куда-то вдаль. Только вот раньше, за собой этой привычки он не замечал, а тут, и условия иные, и город чужой, но всё тот же в горле ком. Его внутренний мир, впрочем, как и сама ось его жизни, они никогда не тормозились о какие-нибудь бытовые и осязаемые вещи, зато вот мир чувств и воображений, они-то и являлись основой многих его и открытий и переживаний. С годами Исаак Ньютон не растерял, ни утратил, ни грамма той детской наивности, он даже напротив, усовершенствовал её. В своём молчаливом обиходе, он очень много, что фантазировал и представлял, глядя на мир всё тем же детским не строгим взглядом, а после, он точно также мысленно брал и с лёгкостью накладывал все эти воображаемые силы, формулы, проекции, тела, энергий на реальность окружающего мира. Таким образом, он всё пытался понять, осмыслить все те когда-то возникшие на Земле загадки, понять и, быть может, даже объяснить какие-то причуды природы, непознанной жизни и вселенной. А загадки те, объективно говоря, были всё те же, что и у всего остального человечества, и по большому счёту всегда выходило так, что мир в целом – это и есть тайна. Ведь куда не плюнь, куда не ткни пальцем – всюду есть загадка, всюду присутствует нечто до конца не ясное, но при этом давно облачённое в обыденную привычку жизни. Но самое интересное то, что все они поэтапно, словно бы опираясь на какие-то небесные часы, дозировано выдаются текущему человечеству в виде неких намёков и озарений, позволяя, тем самым, к сроку совершать очередной шаг эволюции. И покуда человек, будет существовать как вид, столько времени и будет функционировать весь этот волшебный механизм. И так вот каждый раз, когда интерес и страх непознанного жгучим перцем азарта подначивали дух Исаака Ньютона, он с головой погружался в мир своих абстракций, заглядывая, порой даже за грань. И стоя у ночного окна, он, сменяя образы в тяжёлой голове, сам того не заметил, как лёг, не снимая одежды на старую тахту и погрузился в сон. Квартиры и комнаты английских населённых зданий всегда отличались особой слышимостью, так как все они имея перегородки едва ли толще бумаги, отчего какие-то отдельные шевеления в общем оркестре
