лизнула щёку испуганного хозяина шершавым языком, прижмурила прекрасные изумрудные глаза, убеждая – странный сон прервался.
За окном качался раскидистый клён. За его ветвями, казалось, что луна мечется в беспамятстве по тёмному небу. Тэль наспех оделся и на цыпочках вошёл в матушкину комнату.
Неярко горела свеча. Знахарь шептал слова прощального присловья, стоя на коленях подле матушкиного ложа. Его правая рука прикрывала лоб Агри, левая – сложенные на груди ладони женщины. Мир замер в скорбном молчании. Сколько времени так прошло? Мальчик не знал. Знахарь, наконец, обернулся:
– Отмучилась наша Агри. Мужайся Тэль.
Утром вернулся отец. Он стал ещё более молчаливым и тихим, чем прежде. Виделся ли он с ведуньей Рух, что она ему открыла, никогда не рассказывал того детям. Только обнял их всех троих при встрече и заплакал, ещё не войдя в дом.
Схоронили матушку, солнышко семьи, под белоствольной берёзой на пригорке. Отец закаменел – ни слезинки, ни слова не обронил после того. Все дни в поле работал, сына с собой не брал, как прежде бывало. Вечером долго сидел над едой, заботливо приготовленной Гаиными руками, уставившись в одну точку. Девочка садилась рядом, гладила по плечу, заставляла через силу проглотить хоть ложечку. Он вздрагивал, рассеянно гладил старшую дочку по голове и вновь замирал, будто изваяние. Прочно поселилось в доме Тэля горюшко. Не только матери, но и отца лишились дети.
Тэль на рыбалку да в лес по грибы ходил, чтобы прокормиться семье. Гая дом вела, насколько разумения хватало десятилетней девчушке. Юна в силу малости своей не понимала, что Неумолимый Тод увёл матушку за собой, искала её по дому, по двору, звала. Отца, похожего на изваяние, побаивалась, горько плакала, видя его таким, пряталась за печку.
Наведался как-то вечерком в осиротевший дом знахарь. Увидел тень бледную вместо цветущего мужчины да детей с недетскими глазами. Вызвал Вика со двора, повёл, как телёнка бестолкового, к себе.
Какие заговоры над ним читал, никому не ведомо. Любопытный Ис рассказывал шёпотом Тэлю, что видел своими глазами, как знахарь чёрным вороном обернулся и выклевал серую змею из сердца дядьки Вика. Змея извивалась и шипела, а дядька Вик блажил дурным голосом. А потом наземь свалился. Знахарь захлопал над ним крыльями, обернулся Диво-птицей и заплакал малиниковыми слезами прямо над сердцем. То одним глазом повернётся, то другим. Падали слёзы жгучие, рана на груди дядьки Вика сама собой затягивалась. Знахарь снова человеческий облик принял, а вскоре и дядька очнулся. Сел, пошарил вокруг себя по земле руками, потом глаза потёр и говорит, дескать, загостился я у тебя, домой пойду, уважаемый. А знахарь посмотрел на него так по-доброму и наказывал о словах древней ведуньи Рух помнить.
Тэль слушал друга, затаив дыхание. Друг врать не станет, да и отец, вернувшийся от знахаря впервые после матушкиной смерти заговорил с детьми. Сына похвалил за богатую добычу, пообещал, что завтра на охоту его возьмёт. Гаю прижал к сердцу, расцеловал, хозяюшкой назвал. И Юну на колени посадил, сказку рассказал