мальчика. Она забыла про голову мальчика, вырезанную Алиным прадедом, выдающимся скульптором. Саша подумала, что если бы кто-то смотрел с улицы сквозь оконное стекло, он смог бы увидеть мелькнувшую внутри дома тень. Ее тень или тень бывшего когда-то живым мальчика?
Она наладила прерванное дыхание и погладила голову мальчика, как давеча погладила камень Марины над Окой. После этого села на постель и стала думать об Але. Аля была замечательная. Со всей накопившейся щемью жизни, с потерей сперва обеих бабушек, потом отца, потом матери, истончившиеся отношения с мужем и дочерью также не прибавляли радости, Аля, с ее раздражительностью, была неизмеримо лучше нее, с ее выдержанностью и терпимостью. В то время как племяшка вся отдавалась родным и подругам, неустанно помогая лекарствами, врачами, билетами в театр либо на самолет, рецептами, верблюжьим одеялом, она, Саша, только и была занята, что своими Любовями.
Она разделась и легла. Долго лежала с открытыми глазами. Голова мальчика неясно темнела в глубине. Если ей, взрослой тетке, стало страшно, то как же страшно было маленькой Кире в то лето, когда она, высохшая дочерна, осталась одна и оставила дочь одну, без материнской поддержки и утешения в грозовую ночь, максималистка, идеалистка, эгоистка, сволочь. И ведь никогда этого не поправить и ничего из пропущенного не вернуть.
Из глаз полились слезы.
Она все еще была молода.
САНДРИК
Пес отчаянно лаял, наскакивая на что-то в высокой траве, и когда муж с женой подошли, то увидели вороненка, который пытался убежать от страшного серебристо-черного зверя, поскольку не мог улететь. Но и убежать он тоже не мог и лишь время от времени подскакивал, то на месте, то вбок, то даже вперед. Тогда пес отбегал, продолжая неистово лаять. Вороны вообще были его заклятыми друзьями. И на даче, и в городе, у дома, где он гулял, они частенько летали перед его носом, то ли дразня его, то ли играя с ним, а он захлебывался то ли сердитым, то ли восторженным лаем – людям не понять.
Муж взял вороненка в дом и, накопав червей в саду, пытался его покормить. Однако птенец, прежде жалобно кричавший, тут замолчал и ни за что не хотел открыть рта. «Что же нам с тобой делать, ты ж у нас так помрешь», – нежно сказала жена. А муж грубо сказал: «Карр!» И вороненок вдруг открыл рот. Муж с женой, счастливо переглянувшись, засмеялись. Теперь муж говорил:
«Карр!» – вороненок открывал рот, жена бросала в него червей, а пес смотрел на них как завороженный.
Вороненок стал у них жить, и уже прошло с полмесяца. По будням его забирали в город, а субботу и воскресенье он проводил с семьей на даче. Он освоился, осмелел и сам стал бегать за псом, крича и разевая рот, возможно, ожидая, что и пес его накормит. Но больше всех птенец полюбил хозяина дома, отличая его среди прочих.
Он спешил на его голос, точно зная, что сейчас в его разверстую пасть полетят кусочки мяса, рыбы, каши, хлеба, от которых он креп