ритму, поняв, что старая дура не помирает тут при всём народе, а заводит песню.
Песня была задорная, весёлая, и немного пошловатая. О том, как баба одна, не найдя себе мужика достойного, сотворила такого из простого козла, обратив зверушку в человека. И хоть мужик неказист вышел, да уж тетерил бабу так, что остальные бабы завидовали.
Как только песня была спета, так под самым окном, будто сошедшие с ума в одночасье, истошно завопили сразу три петуха.
– Во голосят, – усмехнулся старик. – Знать и до рассвета недалече. Эх, праздник вскоре закончится. Молодым жизнь начинать обустраивать. А нам, таким старикам как я, и таким немощным как ты, только и остаётся, что наблюдать и завидовать.
– От чего ж сразу завидовать? Можно и порадоваться за них, – заплетающимся языком пробормотал Акакий, подпирая рукой подбородок, стараясь не упасть лицом в миску с какой-то закуской, которую на пьяный глаз уже не получалось различить. Хотя, может просто в тарелке всё перемешалось.
– Ерунда какая? – отмахнулся старик. – Радоваться за других, это такое. Это всё от страха, чтоб о тебе плохо не подумали. Например, что ты завидуешь. А ты, как не верти, завидовать будешь. Поверь мне, старому пню, человек так устроен, что всю свою жизнь завидует. Только вот, вопрос в том, как завидовать нужно.
– А завидовать разве по-разному можно? Я думал, зависть – это просто такое качество в некоторых, плохое.
– И опять ты ерунду наговорил. Никакое это не качество. Зависть, это чувство такое, как любовь, злость, или даже голод. И как все эти чувства, зависть две стороны имеет всегда. А вот ты уже и решай, какую сторону выбрать.
* * *
Тут вот, в трёх днях пути, если ногами топать… хмм… Если твоими ногами, да с твоим брюхом, то дней шесть пути. Не важно. Есть там деревня. Коль помнится мне, на земле барина Вячеслава Ушастого выстроена. Не важно.
В той деревне два друга жили. Ну, друзьями то они себя считали пока были сопливые. Везде и всегда вместе. Как подросли, соперничать начали во всех делах. А как во взрослые портки переоделись, так и вовсе дорожки их разошлись. Каждый своими делами занимался, там уже особо и некогда всякие глупости вытворять.
Иван был статным, добрым парнем. К тому же, единокровным сыном старосты. Очень он мастерски из дерева всякое резал. Хоть скамью, хоть корыто, хоть лодку. И всё ему давалось запросто в мастерстве этом. Люди Ивана любили.
А вот Фёдору с мастерством так не свезло. Вот бывает так, что руки у человека из хезла растут. Говорят так, мол нормально он ничего сделать не умеет. А бывает, что только под собственный хрен заточены. Ну вроде, работу в руки человек никогда не берёт. Так вот, если про мастерство говорить, то у Фёдора они под собственный хрен заточены были, при этом росли из хезла, обе кривые и обе левые. То бишь, ну совсем ничего он не мог руками делать, как бы ему не хотелось.
До того доходило, что будь у него хрен из стекла, так он давно бы его об угол сарая, по нужде сходив, и расколол