будет только твоя. Я поэтому решил с Лерой сейчас закрутить, а то потом поздно будет. Скоро, наверное, с детского садика начнем невест выбирать.
– Да ладно, – протянул я.
– А чего? Вон Юлька уже давно сношается.
– Кто тебе сказал? – выдавил я из себя как можно спокойнее, хотя мою бледность скрыла только темнота.
– Знаю… С одним приезжим… Что-то отмечали в компании, и она сама захотела…
Внутри меня все окончательно обрушилось и завалилось обломками…
Мы снова закурили, и Мишка стал показывать, как пускают дым кольцами:
– Учись, – сказал он и, сделав рот, как у рыбы на песке, стал выдыхать горлом…
– А я думаю, кто здесь курит! – услышали мы протяжный голос Мишкиного отца.
Он незаметно вышел из калитки и стоял в двух метрах от нас. Мишка с перепуга сунул сигарету в карман, а я откинул в сторону.
– Кто курит? – возразил Мишка.
– А это чья? – и Яков Борисович показал на еще дымящийся окурок.
– Это Вовчика – только что домой пошел! – Мишка кивнул головой в сторону соседа.
Глубокие морщины на лице отца скривились, как от уксуса:
– Вовка говоришь… А что у тебя в кармане?
Мы обомлели: у Мишки из кармана отцовского тулупа шел дым!..
Он подскочил и стал, обжигая пальцы, выворачивать карман. Отец заорал: «А ну, марш домой!» и попытался врезать подзатыльник, но промахнулся. Они побежали во двор, а я побрел куда глаза глядят… Более страшного вечера еще не было в моей жизни!
3
Каждая улица казалась тупиком. Я сворачивал с одной на другую и снова возвращался, и снова куда-то шел. Это было похоже на лабиринт, из которого есть только один выход. И постепенно я понял, какой: в том, что произошло, виноват я – самый гадкий и мерзкий человек на свете!
Это был, действительно, тупик. Я не смог поднять огромное бревно и надорвался…
Во двор я вошел как можно незаметнее. Рекс приветливо замахал хвостом. В доме горел свет на кухне да в зале работал телевизор. Я тихонько пробрался в сарай и прислушался – стояла полная тишина. Я забрался на уголь, который успел до дождей пересеять и перенести в новую загородку. На секунду стало жаль, что больше не увижу идеального порядка, какой впервые навел здесь – сам не знаю почему. Наверное, для прощания с жизнью…
Веревка лежала, аккуратно сложенная, на том же месте, где я оставил ее при уборке. Жесткое, ворсинистое тело коснулось моих пальцев. Я представил, как она затянет мою шею, и как я буду висеть, когда меня найдут… И как станут хоронить… И как подойдет к гробу Юля… Я не хотел умирать! Но и жить не хотел!
Став на цыпочки, я перекинул через поперечину стропила конец веревки и стал завязывать дрожащими руками. Я думал, как мне зависнуть, чтобы петля затянулась в узел. Я слышал, что один мужчина повесился просто на двери, поджав ноги. И решил сделать так же.
Соорудив петлю, я накинул ее на шею и почувствовал, что мешает воротник куртки. Ослабив веревку, я вытащил его и аккуратно расправил ее на горле. Осталось поджать ноги…
Что