одно из откровений.
Правда, как это сделать, я не знал.
Что-то надо было в своей жизни менять. Я иногда себя ненавидел за нерешительность, за неумение четко формулировать мысли, за какой-то аморфный внутренний мир, а главное – за плохие поступки. Надо было брать себя в ежовые рукавицы. Для начала я решил бросить курить.
На следующий день притащил все свои сигареты в школьный туалет и сказал: «Берите – я бросаю!» Десятки рук моментально все расхватали с гоготом и восторгом. Правда, потом я еще много раз бросал курить… Но тот, первый, запомнился хорошо.
6
Новый год мне впервые захотелось встретить по-взрослому: в полночь, с салютами, пожеланиями и загаданными желаниями.
31 декабря, записывая в дневник главные события года, я вдруг открыл для себя, что внутри меня ничего не изменилось: как и раньше, я не знаю жизни: не понимаю других, а они – меня. Как от этого избавиться и что делать, я не знал…
Мама на кухне стучала ножом, готовя оливье и разговаривая с отцом. В духовке запекался кролик, разнося непередаваемые запахи. Я бегал в погреб то за бочковыми огурцами, то за картошкой, успевая сделать несколько глотков малинового компота из большой кастрюли. На улице было тихо, и резные снежинки медленно опускались на белую землю. Иногда доносились веселые крики какой-то празднующей компании. Но до двенадцати было еще далеко.
В конце концов, я уселся в зале возле довольно милой елки, еще пахнущей зимним лесом, и открыл своего любимого Жюля Верна. Это был «Матиас Шандор» – необычный роман, который меня полностью поглотил. Я не мог от него оторваться, даже когда боковым зрением увидел, что кто-то подошел и стоит рядом. Страницы притягивали, словно магнит.
Наконец, раздался Олин голос:
– С наступающим! Смотри, какой тебе подарок от Деда Мороза и Снегурочки.
С трудом оторвавшись от книги, я увидел в руках сестры магнитофонную бобину.
– Высоцкий, – сказала она, и сердце мое екнуло, – записи с концертов. Не всегда чисто, но понять можно.
Я взял бобину, как берут в руки что-то очень ценное и растроганно протянул:
– Спасибо! У Мишки есть маг – мы послушаем…
–Но только не сейчас! – сказала Оля, усмехнувшись. – Потерпи до следующего года.
– Конечно, конечно, – сказал я. – Классный подарок! Как ты угадала?
– Ну, вот и хорошо… Расти большой и не будь лапшой!
И, повернувшись, она пошла на кухню помочь маме с праздничным столом.
Потом мы смотрели фигурное катание и новогодний «Огонек». Мама с папой устроились на диване, а я и Оля – в креслах. В двенадцать мне дали открыть шампанское, и мама сказала, держа фужер: «Главное, чтоб не было войны! Нет ничего хуже войны!» Я не раз слышал ее рассказы об оккупации и бомбежках, заканчивавшиеся обычно этими словами. Она всегда произносила их глухим, печальным голосом, ни на кого не глядя…
А в полночь я взял хлопушку и вышел на крыльцо. С разных концов поселка доносились взрывы домашних петард, а кто-то пальнул из ракетницы, и зеленая ракета сделала полукруг по звездному небу под крики и свист веселой компании. Я тоже вступил в «праздничный концерт» и дернул за петельку – хлопушка отозвалась смачным выхлопом и осыпала меня облачком