ты его не любишь? – поддел я ее напоследок.
– Он не в моем вкусе, – игриво ответила она, и мы расстались.
После услышанного я всю дорогу не мог успокоиться, и мне уже расхотелось слушать Высоцкого. Как будто поднялась главная кулиса, и я увидел всех героев – правда, не понимал еще, чем закончится эта пьеса…
Мишка провел меня в свою комнатку, заставленную старой мебелью, учебниками и аппаратурой.
Мы уже с полгода «подсели» с ним на Высоцкого, даже переписывали песни с клееных-переклеенных пленок в свои блокнотики. Нам нравилась их прикольность и необычность – то, что было «из телевизора», отдавало дохлятиной.
Когда Мишка устанавливал бобину на старенький, переделанный им «Днепр», я заметил на его руке две глубокие царапины.
– Кошка, что ли? – спросил я.
– Ага. По имени Лера… – сказал он с обидой.
– За что?
– На Новый год… А че тебя не было?
– Да мне никто не говорил…
–Наверное, ты тогда в больнице был… Короче, мы ж у Юльки праздновали. Стали бутылку крутить – ну, а Лера меня тащит. Я думаю: сейчас зайдем в соседнюю комнату и будем целоваться… Только к ней, а она – царапаться… Думает, что не больно! Посмотри, – и он с обидою показал два первых шрама их будущей семейной жизни…
– До свадьбы заживет, – пошутил я. – Не протягивай руки, а то протянешь ноги.
– Так главное – и в бутылочку не дала поиграть, и так не хочет… Ничего – еще не вечер.
Он, наконец, включил свой агрегат, и с шумом и скрипом понесся магический баритон, с первых же звуков берущий тебя в плен… Уже на середине песни открылась дверь и вошел Яков Борисович, старый коммунист, внешне похожий на артиста Этуша. Мы поздоровались, и он спросил у сына:
– Это твое?
– Нет. Принесли послушать. А шо?
– Шо-шо? Я тоже хочу, – сказал он, лукаво улыбнувшись.
И мы, втроем, битый час прилипали к магнитофону, боясь пропустить каждое слово – так что Мишке иногда приходилось перематывать пленку.
– Ты перепиши себе, – сказал Мишкин отец.
– Да у меня пленки нет, – ответил тот расстроенно.
– Нету? А я знаю, где достать… – и он довольно и многозначительно поднял палец. – Попроси своего друга на пару деньков, а потом отдашь.
Я, конечно, согласился.
Мишка вышел меня провожать и, оглянувшись, достал папиросы.
– Бери, – протянул он пачку «Беломорканала», – все офицеры советской армии курят «Беломор».
Мне давно хотелось закурить – после ленкиных слов… И я, конечно, не выдержал.
2
Вообще мало что изменилось в новом году, не только курение – жизнь катилась по протоптанной дорожке… День уходил на всякую рутину, а вечерами я садился за стихи и дневник.
Как-то, поднимаясь утром к школе, я увидел Юлю: она спускалась с верхней улицы среди таких же девчонок и ребят, спешивших на первый урок. Я, конечно, видел только ее.
На ней была черная шубка и красная вязаная шапочка. Она легко ступала по заснеженной улице, с одной стороны которой присели засыпанные снегом частные домики и старые деревянные заборы под белыми