лежа на снегу, залитый кровью, хлеставшей из перебитого носа. На девственном снегу расползалось и паровало красное рыхлое пятно. Вдали виднелась убегавшая четверка, а ко мне спешила какая-то женщина…
Кто-то уже вызвал скорую, а наша соседка (как я потом узнал) прибежала к калитке и закричала маме: «Твоего сына сбили!» Той послышалось: «Убили!», и она, сердечница, чуть не получила инфаркт…
Скорая отвезла меня в травматологию.
В нашей палате лежало несколько человек. Один в литейном цехе упал в яму с горячим шлаком и обгорел так, что мог лежать только голым под «балдахином» из трех простыней. Мне «повезло», что я не чувствовал запаха гниющего тела.
Но чаще сюда попадали после пьяных приключений. Я выслушивал неприхотливые истории далеко не старых мужиков и стал понимать, как нелепо ломается человеческая жизнь…
На следующий день в палату зашел солидный лысоватый человек среднего роста, представившийся следователем. Он записал мои показания, не вникая в детали, и, скорее всего, этот протокол утонул среди сотен подобных. Хотя потом оказалось, что та компания уже давно кошмарила учеников моей бывшей школы, и все безропотно выворачивали карманы… Только после инцидента со мной она исчезла.
Нос мой был перебит кастетом – «профессиональная работа» начинающего бандита. Как объяснил врач, этот «подарок» останется теперь на всю жизнь.
В школу я пришел в приподнятом настроении и со следами заживающего перелома на когда-то аккуратном носу. Я, конечно, очень хотел видеть Юлю, но встретил только долгий вопросительный взгляд… А вскоре дошел слух, что меня якобы побили из-за нее…
Если ты изменился сам, это не значит, что изменились другие.
5
Приближались Новый год и зимние каникулы. Я закрылся у себя в комнате и решил навести порядок в тумбочке. Это было старенькое деревянное изделие какого-то плотника, крашеное-перекрашенное. В нем было два отделения. Я решил в одном сложить все, что связано с учебой, а в другом – с творчеством.
Первый отсек заполнился быстро, а со вторым дело обстояло хуже. Правда, набралось много исписанных и исчерканных листочков, пара тонких тетрадок и одна общая – в ней я начал поэму -конечно, о своей несчастной любви… Сюда же положил и дневник, в котором уже сделал несколько записей. Подумав, я решил здесь припрятать фотографию Леночки Глазуновой, которую спер с Доски почета год назад – выкинуть было бы некрасиво. Вместе с ней в тайник попало и несколько пачек болгарских сигарет.
Затем мне захотелось сделать собственное «собрание сочинений»: переписать удачные стихи в общую тетрадь, где я начал поэму. Я стал все перечитывать, выбирал лучшее и переписывал.
Много стихов было «под Есенина». Я не был его фанатом, но только начинал писать, он так и «пер» в каждой строчке:
Лунный свет в окно струится,
Я гляжу в его поток –
В нем прожитое кружится,
Завивается в моток.
Я друзей еще не встретил,
Не нашел еще любви,
И давно уже заметил:
Их не будет – не зови!
Может, молодость