их и забирать к себе в чертоги, исполняя волю Его. Милостью своей он возвращает тебе всю дарованную от рождения силу. На противоположенном берегу Мертвого моря тебя ждет Гавриил. Он объяснит остальное. А нам надо закончить здесь. За то, что посмели убить сына Его, города пятиградья будут стерты с лица земли. А теперь, ступай брат.
Сатанаил, помолчав немного, обратился к Михаилу:
– В Содоме живет юноша, его зовут Ариэль…
– Он грешник, – прервал Михаил.
– Он очень красивый грешник, – мягко улыбаясь, поправил его брат.
– Хорошо. Он спасется. Теперь иди.
– И еще передай Отцу, что я ненавижу его.
– За что?
– За то, что у меня не было матери.
Закрыв на секунду глаза, Денница вспомнил свои крылья, и вот они уже уносили его прочь от Содома навстречу Мертвому морю.
Спустя несколько минут Сатанаил наблюдал с высокого скалистого берега, как вдали полыхают Содом, Гоммора, Адма и Севоим. Он вздохнул, совсем по-человечески и, расправив крылья, слетел вниз. Впереди его ждала не очень приятная, но такая нужная работа…
ЛУБОФ, КАНГАЛ, УТКИ
– Я не могу и не хочу тебя полюбить!
А я знал, что сейчас же ее поцелую. И после – еще. А завтра будут новые двадцать четыре часа. Обнулится таймер, будто и не было прошлого. Прошлое прошло и закрепилось во мне, как накипь на стенках старого чайника.
Тротуарная плитка плавилась под каждым шагом, проваливая в себя мои ноги. Рядом с ней тонуть в городской суете означало остаться счастливым. Шарушками осыпались сомнения. Если высоко подпрыгнуть и удариться оземь со всей силы, моя скорлупа треснет, я оголюсь перед ней. Хотя и так уже. Наизнанку. Все внутренности мои рассмотрела под низким, объятым тучами солнцем. Даже пальцем успела куда-то ткнуть. Своим заинтересованным, индивидуально живущим пальцем. Осталась ли довольна содержимым? Черт ее знает. Смотрю на нее сбоку – идем-то плечо к плечу. Все хочу руку ее схватить, но боюсь уже не найду сил отпустить. Такую не отпускают. Вцеплюсь зубами хлеще кангала. Обливайте водой, стреляйте, разжимайте рычагом челюсти, прижигайте железом тело – не отпущу. Сдохну прямо здесь. На неизвестном перекрестке у неизвестного ларька. Но пока идем.
Ведет меня в парк. Маньячка? Было бы любопытно. Смеюсь. Она рассказывает что-то о себе. Чего я раньше не знал. Фамилии, травмы, работы, детство, книги, учеба, картины. Всего так много в неполных пятидесяти килограммах, в полутора с хвостиком метрах. Чуть притормаживаю и оглядываю ее сзади. Может, тележку за собой катит? Куда это все умещается? Быть может, в глаза. Один – ирония, второй – сарказм. Ладно бы два, как у всех, так ведь еще вырастила себе на высоком лбу третий, невидимый посторонним. В копне волос, я подозреваю, небольшие рожки, или что у них там проклевывается, у прозревших? Никелированные антеннки, возможно.
Сворачиваем в какой-то парк, броуновский поток лишних тел мельчает. Достаем сигареты