паста. Туалетная бумага нужна?
Света хмыкнула, и Марта поняла, что кризис пройден.
– Только мыло. – И схватила розовый кусок.
– Как пожелаете, вашество. – Марта попыталась изобразить реверанс, но поскользнулась и полетела на деревянную решётку, положенную на мокрый пол. – Ну вот, – сморщилась она под общий гогот, – заработала себе полосатые синяки.
Вырин положил корм в миску: рубленая говядина, замешанная с овсяными хлопьями. Хорта оттеснила его, зачавкала. Какое-то время Григорий рассеянно смотрел, как собака ест. В дверь постучали.
– Разголяшился тут, а жилка моя не пришла. – Рэна в три шага пересекла кухню. – Сгинула вслед за дитём? Ты где её бросил, паразит?
Он лениво встал с табуретки.
– Двадцать три тридцать, – Григорий глянул на часы, – дочь она ищет, про время забыла.
– Так пойдём ей напомним. – Рэна вращала глазами размером с куриное яйцо.
– «Пойдём»? – передразнил Вырин. – Думаешь, она где-то на одном месте сидит? И мы туда заявимся, скажем: «Полина Олеговна, время-то уже спать!» – а она такая: «Ох, да, забылась, пора баиньки». Так ты себе видишь?
– Что ты мне нервы расчёсываешь?
Хорта закончила ужин и радостно тявкнула.
– Детуличка, покажешь, где жилка моя пропала? – Рэна наклонилась к ней. – Пошли, моя хорошая.
Вырин со вздохом надевал рубашку.
– Не могу я её бросить, – запыханно говорила Рэна, стараясь поспевать на улице за Григорием и Хортой. – Уборку осуществляю – душа болит; в магазин направилась – душа болит; «Санта-Барбару»[24] смотреть подготовилась – душа болит.
– По следу идёт, – Григорий показал на собаку, – морду от земли не поднимает, хвост трубой.
– Славнуличка лохматая, на неё и надежда была. Только б не бежала так сильно, а то, боюсь, сейчас меня мой инфаркт догонит.
Они вышли из города, завернули в лес. Захрустели под ногами хвойные иглы.
– С Василисиных крестин в лесу не была, а это уж пять лет как. – Рэна остановилась.
– Хорта! – окликнул Григорий собаку. Та нетерпеливо вернулась к Рэне, лизнула ей руку, переминаясь с лапы на лапу.
– Подожди малость, зверька, – Рэна тяжело дышала, трепала Хорте ухо, – передохнёт баб Рэна твоя. Вот ведь вроде – в Крыме живём, а красоты не видим. В лес не хожу, в море не кунаюсь, жаворонков не слышу. Дела! Жаворонок же – это поющий воздух. Весною он поёт, когда ещё подснежник пробуравливает землю; утром он поёт, когда ещё звёзды бледнеют. Его песнь звенит, а он сам поднимается к небу. А сейчас – тишина как в гробе, даже листья не шепчут.
– Ветра нет, вот и не шепчут тебе листья, – Вырин взял Рэну под локоть, – и жаворонки твои спят. Отдышалась?
Рэна сняла у Григория с пояса фонарь. Свет пробил залитый чёрной гуашью воздух.
– Тиха украинская ночь, а сало надо перепрятать.
– Мой дед так всегда говорил, – улыбнулся Вырин.
– Знаю, голубчик, идём.
Скоро Григорий понял, что