сына мне осталась-то, – сказала Рэна, любуясь палаткой. – Он как в семнадцать в Москву уехал, так редко мать вспоминает. Женился теперь, семья у него там… Внуки мои!
Полина смотрела на костёр.
– Рэна, послушайте, – вдруг спросила она, – зачем вы здесь со мной? Я же вам никто.
– Кто-кто-никто, – проворчала Рэна, – ерунда какая, а говоришь. Нас в семье десять было братьев-сестёр, и все друг за другом ходили… потом разлетелись… соколы ясные. А младший мой сынушка в семь лет ушёл. Совсем ушёл, только память о нём – без конца.
По краям поляны деревья росли невысокие, а вот за ними стояли старые ели, которые со скрипом покачивались в темноте, подслушивали их разговор. Полина увидела большую белую рану на стволе одной из них – след сломанной ветки.
– На даче у нас пруд был, – продолжала Рэна. – Море под боком, а тут лужа, тракторами выкопанная. Детишки там в жару кунались, а я пускала. Я усы клубнике обрезала – вот ведь дело, а? Где теперь та клубника – вся на компосте сгнила. Старший младшего не углядел – сам нырял. А там пеньки у берегов, где мелко. Раньше лес был. Трактор пруд вырыл, а пеньки корчевать не стали. Ванишка рыбкой прыгнул и головкой об этот пень… старший когда заметил – кто знает, сколько времени утекло… пять минут или пятнадцать. Вынули его, а он уже всё… Я клубнику обрабатывала, усы резала.
Рэна замолчала долгим горестным молчанием. Полина неловко приобняла её: плечи мягкие, тёплые.
– И как же я тебя брошу, у тебя тоже дитя ушло… отмолишь – назад вернётся. Не отмолишь – жить дальше надо. Жить надо, а одной быть не надо. Надо чтобы был рядом человек… Одной-то – сердце не выдержит, из груди выскочит, об камни разобьётся. Я Ванишку не отмолила…
– Рэна, Соня моя жива, – твёрдо сказала Полина. – Никто мне не верит, и ты не веришь, хоть душа у тебя добрая.
– Как же не верить, верю, – послушно ответила Рэна. – Молюсь за неё как за свою. Ты будь там, где нужно тебе, а я рядом буду.
– Мне очень жаль твоего сына, – прошептала Полина.
– Ель вон как пострадала, – Рэна показала рукой на дерево с раной, – это год назад шторм был. Ветер. Гроза. Вот так и я, Полиночка. Стоять стою, а рана на груди как тот след от ветки.
– Нет сил нет сил нет сил, – Полина снова услышала Сонин голос. Поначалу громкий, он сразу стих, – пои меня. Больше больше больше
Полина рванула к земле, вжала в траву ухо.
– А? Где? Что? – закудахтала от неожиданности Рэна.
– Нас тут двое, мама, – шептала Соня издалека, – и мы хотим пить…
– Как вызволить тебя оттуда? – закричала Полина. Оранжевые иглы остались в её волосах, когда она распрямилась. – Соня! Что мне делать?
– Пои пои пои пои пои, – неслось как трель жаворонка. Но не в небо – в землю. Звук саблей протыкал её.
Рэна посмотрела на Хорту:
– Кричит. Еду не ест, сном не спит, в волосах скоро чёрты заведутся. Говоришь, зачем я тут? А чтобы ты лесным духам душу не отдавала!
Полина стояла к ней спиной и не шевелилась:
– Да хоть бы и отдать не жалко, если это Соню вернёт.
– Зацепилась же