и острый ум – снискали ему и уважение, и симпатию. К тому же он был широко образован и профессионал в своем деле, а такие люди были очень востребованы после войны. Врагов у него от этого не уменьшилось, а только приросло в количестве, но он умело вел себя с ними и не подставлял под их челюсти свои слабые места. Марию Михайловну он боготворил, потакал ей во всем и баловал нещадно. Дочь, которую не сложилось назвать именем крылатой вестницы греческих богов, была копией матери и оттого тоже божеством. У них была квартира – двухкомнатная, но большая, в центре города, царская роскошь по тем временам. И еще дача за городом, небольшой деревянный домик, похожий на рыбацкую хижину, но стоял он прямо на берегу, на взгорке, поросшем деревьями, в затишке, и был хоть и не двухэтажным, но с вполне прилично обустроенной мансардой, площадью равной всему периметру дома. Два ее окна выходили на море и еще два смотрели на поленницу и заросли жасмина и бузины на заднем дворе. Ездили они на дачу на новеньком Москвиче, потом пересели на Волгу.
Волгу, Газ-21, Ираида особенно любила. Машина была как огромный зверь из сказки: светло-голубая, круглобокая и переднее сиденье будто диван. Когда папа с мамой брали дочь в дальние поездки, часть вещей складывали между сиденьями на пол, на коврики, вровень с подушками заднего сиденья, и получалась такая будто бы люлька, с двумя мягкими спинками. Задние двери автомобиля запирались кнопками-столбиками, чтобы не дай Бог не открылись случайно – папа каждый раз проверял их собственноручно! – потом к одной пристраивали пару больших подушек, стелили одеяло и еще одну маленькую думку бросали в ноги. Ираида укладывалась навзничь на эту импровизированную лежанку, ставила ноги на думку, а потом запрокидывала голову назад и смотрела наружу в окно, в необъятную высь, где плыли облака – иногда медленно, иногда даже быстрее хода машины, и где, если посильнее выгнуться, можно было увидеть верхушки деревьев по ту сторону дороги. Когда шея затекала, она начинала смотреть в окно напротив, или на маму, как она разговаривает с папой, или садилась ровно посередине и, уперев подбородок в сложенные на спинке переднего сиденья руки, жадно вглядывалась в несущийся им навстречу пейзаж.
Все это кончилось, когда родилась Аля. В год накануне ее рождения отцу предложили квартиру, четырехкомнатную, в не так давно построенном доме на одной из окраин. Город разрастался, вчерашние пригороды поглощались городскими кварталами. Отец утешал расстроенную Ираиду, говорил, что скоро эта «глушь», как она выражается, станет частью центральных районов, а сейчас им очень нужно переехать. Там и жилая площадь больше, и дом новый, и комнат целых четыре. У нее будет больше места, они выделят ей самую большую комнату, с балконом; а под окнами, там, где сейчас пустырь, будет потом роскошный парк, с прудами и дорожками, и к ней будут приезжать друзья, и будут восхищаться, и даже, хоть и нехорошо это, но будут