меня не слушается. Я дрожу, моля Бога, чтобы он усыпил меня и вернул обратно в постель. Даже если не в петербургскую, то в ту, которая всю предыдущую ночь была мне ненавистна. Меня усадили в дряхлое кресло и сказали ждать.
– Вот, смотри, – Марфа Алексеевна положила мне на колени небольшой альбом и вытащила из него карандашный набросок. – Твоя мать.
– Что? – Я ничего не понимала или просто не могла понять из-за испуга. Я только лишь сверлила взглядом морщины и седые брови Марфы Алексеевны.
– Твоя мать, это она. Ты сказала, что не помнишь её. Теперь ты можешь смотреть на неё хоть каждый день. Забирай.
Я рассматривала женское лицо, нарисованное грифельным карандашом на клочке бумаги, и узнавала в нем Катюшу. Потихоньку страх покидал мое сердце. Несколько крупных слезинок скатились по щекам к подбородку, их я утерла рукавом кофты. Совсем очнувшись, я обнаружила, что сижу в комнате совершенно одна. То, что случилось, представлялось сущим кошмаром, кошмаром, произошедшим с кем угодно, но не со мной. На нетвердых ногах я вышла из комнаты, держа в руках рисунок, и вернулась в кухню – там Марфа Алексеевна пила чай.
– Мне жаль, что Соня потерялась, – сказала я, не сводя глаз с женского лица.
– Всем жаль.
– Она была красивой.
– Да. Все так говорят. Все говорят, что им жаль мою девочку, но это все только слова. Для меня весь мир рухнул, для них рухнул лишь день, и так всегда, Вера! Не дано одному человеку почувствовать горе другого, иначе мы бы все с ума сошли.
– А что легенда?
Снова черные глаза загорелись.
– Я за Соню молюсь. И ты молись. Тогда её душа упокоится.
– А Вельзевул? – Спросила я тихонько.
– Вельзевул никогда не дремлет, даже зимой. Маковые поля под снегом скрыты, так он ходит по улицам. Запирай спальню, девочка, и читай молитвы.
Я широко распахнутыми глазами смотрела на старуху несколько секунд, а потом рванула с места и быстро выбежала на улицу, забыв даже забрать свой берет. Меня неожиданно ослепило солнце. Мчась по улице к церкви, я только о том и думала, чтобы оказаться в руках отца, и чтобы он успокоил меня. А ещё я судорожно рылась в памяти, пытаясь вспомнить хоть одну молитву, прочитав которую я могла бы спасти меня и бедную Соню, но ничего не шло на ум, только лишь звенело в ушах: «Вельзевул».
Прямо перед церковью я случайно поскользнулась и упала на спину. Катюша тут же оказалась рядом со мной. Увидев её бледное лицо и почти синие глаза, мое сердце оттаяло и снова забилось. Я расплакалась как совершеннейший ребенок, и все присутствующие тут же закудахтали, какая же Вера бедняжка.
5
Меня уложили в той же спальне на верхнем этаже, ныне просторной и светлой. На меня напала лихорадка, головная боль была невыносимой. Пережитой ужас сказался на рассудке ужаснейшим образом: весь оставшийся день я провела, ворочаясь и извиваясь под одеялом от кошмаров и тех страшных