боя… опустевшее. И закат… будто бы медленно возрождает его миром.
Ленка воодушевлена. Хотя она ведет себя сдержанно, он чувствует, что внутри у нее бушует целый ураган восторга и благодарности: Пашка ошарашил, что сказать!
И все же апогей ревности был уже позади. Теперь он испытывал нечто иное. Непреодолимую, навязчивую боязнь. Он то и дело беспокойно озирался – в перерывах между сбрасыванием карт, – что совершенно не вязалось к этому тихому вечеру.
Беспокойство началось еще тогда, в лесу, однако сейчас его разрывала на части интрига. С одной стороны, он еще надеялся, дед не узнает, что он все же сел играть в карты… они сидели прямо перед его домом, но, может быть, дед как-то… не увидит?
С другой стороны, его тяготил этот заговор с Пашкой – до чего он докатился? Событие за событием – и вот, пожалуйста. И сейчас он уже не может бросить играть. Он только порывается в душе, но… и все. Ход игры безнадежно сильнее.
Партия подходила к концу. Его ход.
Мешкая секунду-другую, он сбросил неверную карту.
Червовой масти. Ему показалось, что после расжатия пальцев карта не сразу сорвалась с кончика указательного.
Остался еще один раз – еще одна червовая карта, – и он проиграл.
У него дрожала рука. Тут он, стараясь не смотреть на Пашку, случайно перевел взгляд на окно своего дома, и… у него екнуло в груди: он увидел деда. Произошло то, чего он боялся.
Дед стоял перед окном, отдернув занавеску. Смотрел на него. Как и все последнее время, пристально и недовольно. Сейчас он покачает головой.
Нет, вместо этого дед просто опустил занавеску – на поверхности стекла уплотнились отражения заката: алые, матово-оранжевые, малиновые (которые спустя час сгустятся к курящемуся фиолету), жидко пламенеющие…
Дед не покачал головой – значит, это уже не игра; дед и правда пошел рассказывать матери…
Но почему же он так боится, так беспокоится, если никакого серьезного наказания не будет?
Он весь как-то подобрался, втянул голову, но его взгляд был чрезвычайно остр в этот момент. И все его чувства обострились как никогда.
Он был напуган. Он вроде как ежился – в этой теплой погоде. У него все напряглось внутри.
– Что с тобой? – у Ленки померкла улыбка. – Что-то не так?
Он посмотрел на Ленку – Ленка почему-то уже смотрела не на него, чуть мимо. Он вспомнил, как дед смотрел чуть мимо него, когда они набрели на яму в лесу. Затем он на секунду перевел взгляд на Пашку. Затем снова посмотрел на Ленку.
Ленка сказала:
– Твой ход. Ходи.
Он взял карту из переливчатого веера, который держал перед собой. И все так и продолжая ежиться, собирался уже скинуть, но вдруг его рука зависла в воздухе…
В этом чистом, почти свободном от ветра воздухе.
Скворцы щебетали в боярышнике.
Пашка смотрел на него. В глазах Пашки скользнуло беспокойство. «Беспокоится, что я не проиграю партию… у Ленки уже двадцатиочковый отрыв, боже мой…»
Он опустил руку, прижав карту к колену, и прислушался – как будто к тому, что дед говорил сейчас в доме