и тот же предмет односторонне, каждый наполовину, это имеет место. Отсюда и различие мнений). Эти фрагментарные (mutilatae) идеи Спиноза называет неадекватными, а в противоположность им идеи, которыми разум обладает целиком, – адекватными, так что эти два выражения выражают не отношение к идеалам, а только их отношение к разуму, который ими обладает. Именно по этой причине адекватность совпадает с определенностью (ccr tum) -seyn без лишних слов: то, что я знаю полностью, я знаю безусловно и несомненно, тогда как неадекватные (полузнакомые) идеи естественно неопределенны (II, pr. 43. Schol.). Каждая идея сама по себе естественно адекватна, так же как intellectus infinitus содержит все идеи полностью, поэтому в нем они адекватны. Только в разуме, который стоит посередине между этими двумя, т.е. является частью большего, будут, помимо идей, полностью входящих в его область, которыми он, следовательно, владеет или в отношении которых он активен, также и те, которыми он владеет и владеет лишь наполовину, в отношении которых он, следовательно, страдает или ограничен. Сумма первых называется у Спинозы intellectus, вторых – imaginatio, и поэтому понятно, почему может существовать intellectus infinitus, но не iuaginaiio infinita. Итак, интеллект, или лучшая часть человеческого разума, как часто называет его Спиноза, имеет дело с идеями, которые ясны, определенны и настолько определенны, что не может быть никаких сомнений в том, что они соответствуют своему идеату. Адекватная идея не нуждается в критерии в отношении этого последнего, так же как свет нуждается в освещении (de int. emend. VII). Иметь адекватную идею – значит также знать, что она истинна, и, таким образом, познание интеллекта не подвержено никаким сомнениям. Совсем иначе обстоит дело с неадекватными идеями и их суммой – воображением. Оно имеет дело с полузнанием, и именно поэтому оно неопределенно и сомнительно. Как движения, в которых состоят афлексии нашего тела, принадлежат лишь отчасти ему, отчасти страдающим телам и потому не могут быть объяснены только из него, так и ум, имея представления об этих афлексиях, ведет себя пассивно, страдательно, поскольку представление о каждом из них всегда связано с представлением о других существах. Т.е. работа воображения (II, pr. 16, 26 Coroll. dem, 28). То же самое относится и ко всякой страсти; она есть спутанное мышление, т. е. представление о телесном расстройстве. Особенность этого ограниченного или первого способа познания (de int. em. IV, Eth. II, 40. Schol. 2) в том, что он все разделяет и дробит (Ep. 29), поэтому рассматривает все отдельно (teorsim), а значит, как случайную вещь, которая может быть и иной (II, pr. 44), что он ставит все не под аспект вечности, а под аспект длительности (II, pr. 45. Schob), но в целом, что она рассматривает ничто не так, как оно есть само по себе, а в соответствии с его отношением к нам, благодаря чему возникают как путаные целевые, так и столь же путаные общие понятия, с обоими из которых связаны бессмысленные выражения хорошее и плохое, прекрасное и безобразное (II, 10. Schol. 1. I Append.). Эта ограниченная концепция – единственная, которой придерживается большинство людей, и от нее трудно
